Хэрод бросил тревожный взгляд на Вилли. Он сразу же решил, что этот «сюрприз» будет осуществляться за его счет, но пока не знал, каким образом.
– Мы просто предложили внести дополнение в повестку дня, – усмехнулся Вилли. – Мистер Барент и мистер Кеплер против.
– Потому что это безумие! – воскликнул Кеплер, вышагивая вдоль огромного окна.
– Успокойтесь, Джозеф! – бросил Вилли, и Кеплер умолк.
– Мы? – тупо переспросил Хэрод. – А кто это «мы»?
– Преподобный Саттер и я, – пояснил Вилли.
– Оказывается, мой старый друг Джеймс уже несколько лет дружит с герром Борденом, – произнес Барент все тем же ледяным тоном. – Интересный поворот событий.
– А вы случайно не забыли, что сейчас творится в северной части этого долбаного острова? – с ухмылкой спросил Хэрод.
– Нет. – Барент вынул из уха крошечный наушник. – Я в курсе. Но это ерунда по сравнению с нашей дискуссией. Как ни смешно, Тони, в первую же неделю твоего пребывания в нашем клубе в твоих руках оказывается его судьба.
– Черт, я даже не врубаюсь, о чем вы говорите! – воскликнул Хэрод.
– Мы говорим о предложении расширить деятельность Клуба Островитян до… э-э… более соответствующих масштабов.
– Весь мир, – добавил Саттер. Лицо евангелиста раскраснелось и покрылось потом.
– Что – весь мир?
На губах Барента заиграла сардоническая улыбка.
– Они хотят вместо индивидуальных игроков использовать целые нации суррогатов, – пояснил он.
– Нации? – переспросил Хэрод.
Где-то за дубовой аллеей ударила молния, и поляризованное стекло окна потемнело.
– Черт побери, Тони! – вспылил Кеплер. – Ты способен на что-нибудь другое, кроме как стоять здесь и повторять за всеми, как попугай?! Эти два идиота хотят все взорвать. Они требуют, чтобы мы играли не людьми, а ракетами и подводными лодками. Они хотят сжечь дотла целые страны!
Хэрод вытаращил глаза на Вилли и Саттера.
– Тони, – спросил Барент, – признайся, ты впервые слышишь об этом предложении?
Он кивнул.
– И мистер Борден никогда не поднимал эту тему в разговорах с тобой?
Хэрод покачал головой.
– Теперь ты понимаешь всю важность своего голоса, – тихо произнес Барент. – Это решение вскоре может изменить характер наших ежегодных развлечений.
Кеплер надтреснуто рассмеялся:
– Оно может взорвать весь этот чертов мир!
– Да, – согласился Вилли, – возможно. А возможно, и нет. Но это будет невероятно захватывающее зрелище.
– Вы смеетесь надо мной, – произнес Хэрод срывающимся фальцетом.
– Вовсе нет, – спокойно сказал Вилли. – Я уже продемонстрировал, с какой легкостью могут быть обойдены самые высокие уровни военной безопасности. Мистер Барент и остальные давно знают, как просто оказывать влияние на глав государств. Нам остается только отказаться от временных ограничений и расширить масштаб наших состязаний, что придаст им несравнимо большую привлекательность. Конечно, это будет связано с некоторыми поездками, необходимостью обеспечить безопасное место для переговоров, когда состязание… э-э… станет слишком горячим, но мы не сомневаемся, что К. Арнольд в состоянии позаботиться о таких мелочах. Не правда ли, герр Барент? Миллионер потер щеку.
– Конечно. Но дело в том, что мои возражения обусловлены не затратами средств и даже не огромным количеством времени, которого потребуют подобные состязания, а потерей ресурсов – как человеческих, так и технических, накопленных за столь долгий период времени.
Джимми Уэйн Саттер рассмеялся своим грудным смехом, который так хорошо был знаком миллионам телезрителей.
– Брат Кристиан, неужели ты думаешь, что сможешь забрать все это с собой?
– Нет, – тихо ответил Барент, – но я не вижу смысла уничтожать все лишь потому, что сам не смогу наслаждаться этим.
– А вот я вижу! – решительно возразил Вилли. – Вы являетесь основателем этой Игры. Предлагаю провести голосование. Джимми Уэйн и я голосуем «за». Вы и трус Кеплер – «против». Тони, твое решение?
Хэрод вздрогнул. Тон Вилли не допускал никаких возражений.
– Я воздерживаюсь, – заявил он. – И пошли вы все к такой-то матери!
Вилли стукнул кулаком по столу:
– Хэрод, кусок дерьма, черт бы тебя побрал, юдофил! Голосуй!
Словно огромные тиски впились стальными когтями в череп Хэрода. Он схватился за голову, раскрыв рот в беззвучном крике.
– Прекратите! – рявкнул Барент, и тиски разжались. Хэрод снова чуть не закричал, теперь от облегчения. – Он сделал свой выбор, – уже спокойно произнес Барент. – Он имеет право воздержаться. А при отсутствии большинства голосов решение не принимается.
В глубине холодных серых глаз Вилли словно вспыхнуло синее пламя.
– Нет. При отсутствии большинства возникает патовая ситуация. – Он повернулся к Саттеру: – Как ты думаешь, Джимми Уэйн, можем мы оставить этот вопрос в подвешенном состоянии?
Лицо Саттера лоснилось от пота. Он уставился в какую-то точку чуть выше и правее головы Барента и забубнил:
– И семь Ангелов, имеющих семь труб, приготовились трубить. Первый Ангел вострубил, и град и огонь, смешанные с кровью, пали на землю; и третья часть дерев сгорела…
Второй Ангел вострубил, и как бы большая гора, пылающая огнем, низверглась в море; и третья часть моря сделалась кровью…
Третий Ангел вострубил, и большая звезда, горящая подобно светильнику, упала с неба на третью часть рек и на источники вод.
Четвертый Ангел вострубил, и поражена была третья часть солнца и третья часть луны и третья часть звезд…
И видел я и слышал одного Ангела, летящего посреди неба и говорящего громким голосом: горе, горе, горе живущим на земле от остальных трубных голосов трех Ангелов, которые будут трубить!
Пятый Ангел вострубил, и я увидел звезду, падшую с неба на землю, и дан был ему ключ от кладезя бездны…
Саттер умолк, допил остатки бурбона и упал в кресло.
– И что это означает, Джеймс? – спросил Барент. Саттер словно очнулся и промокнул лицо благоухающим лавандой шелковым платком.
– Это означает, что патовая ситуация исключается, – прошептал он хрипло. – Антихрист уже здесь. Час его наконец настал. Единственное, что нам остается, – это выполнить предписанное и засвидетельствовать бедствия, которые обрушатся на нас. Выбора у нас нет.
Барент снова сложил на груди руки и слабо улыбнулся:
– И кто же из нас Антихрист, Джеймс? Саттер безумным взглядом обвел лица присутствующих.
– Помоги мне, Господи, – взмолился он. – Не знаю. Я отдал ему на служение свою душу, но я не знаю.
