В общем, подготовка группы продвигалась вполне успешно, даже не смотря на то, что навязанные Борису люди постоянно совали палки в колёса.
Доктор группы Герман Павловский испытывал на лётчиках экспериментальные высотные скафандры и противоперегрузочные костюмы. Все это оборудование заняло значительную часть грузовой кабины транспортного самолёта, из-за чего пришлось меньше брать с собой продуктов, дефицитных самолётных запчастей и прочих очень нужных и полезных в спартанских фронтовых условиях вещей.
Но если бы хоть от этих «игрушек» был какой-то прок! В высотных скафандрах действительно была большая нужда. Новые истребители могли достигать «потолка» в 14–16 километров, тогда как серийный истребитель времён Второй Мировой войны редко воевал выше 6 тысяч метров. Кислородное оборудование и герметизированная кабина позволяли лётчикам воевать на такой высоте. Но для войны в стратосфере одной кислородной маски мало. Стоило пулям или осколкам нарушить герметичность кабины и лётчик на предельных высотах мог погибнуть от декомпрессии. Лётный скафандр мог стать «страховым полисом». К сожалению, быстро выяснилось, что придуманные в лаборатории Павловского скафандры не годятся для практического применения, потому что созданы без учёта тесной кабины МиГ-15: слишком громоздки и сковывают пилота, мешая ему полноценно работать. Предложенный доктором противоперегрузочный костюм тоже из-за проблем с регулятором давления оказался бесполезной, мешающей обузой.
Чуть позже Борис сумеет добиться, чтобы из Москвы для его группы прислали шесть комплектов экспериментальных скафандров ВСС-04 (Высотный спасательный скафандр разработки группы А. Бойко), которые представляли собой удобный герметический комбинезон из прорезиненной ткани, к которым крепились несъёмные откидные шлемы и кислородные маски. Излишки давления на высоте стравливались специальным клапаном. Несколько раз это оборудование спасало жизнь лётчикам особой группы. Но почему-то больше ни у кого в Корее таких скафандров не было. Да и Нефёдову через некоторое время пришлось отправить скафандры обратно в Москву, ибо в ходе напряжённых боевых вылетов в экспериментальном снаряжении выявился целый ряд серьёзных недоработок. Американские экспериментальные костюмы прекрасно облегали тело и не мешали работе пилота, наши же были громоздкими и не слишком удобными. Но пока нефёдовцы летали в скафандрах и чувствовали себя гораздо увереннее, когда приходилось вслед за противником забираться на большую высоту.
Потерпев полное фиаско с испытанием своего спецоборудования, доктор приступил к экспериментам иного рода. Ещё при знакомстве он загадочно пообещал Нефёдову, что знает, как превратить его возрастных лётчиков в суператлетов, вернув им силу и скорость реакции присущую лишь двадцатилетним юношам. «Мы не может ждать милости от природы!» – выдал знаменитый мичуринский лозунг доктор с многозначительным выражением на мефистофельском лице.
Борис отнёсся к словам «алхимика» более чем настороженно. Ведь ничего в этом мире не даётся просто так, и за кратковременную мобилизацию ресурсов организма наверняка придётся заплатить потерей здоровья. Сама по себе работа военного лётчика быстро изнашивает его мускулатуру и нервную систему и обычно делает человека «пенсионером» к 35 года. Если же «спровоцировать» человека на достижение запредельных результатов, он может сгореть, как свечка за очень короткое время. Даже техника не выдерживает бесконечного форсирования, что уж говорить о человеке…
В середине тридцатых годов в Европе были очень популярны воздушные гонки. В конце концов, чтобы завоевать для своих фирм один из престижнейший кубков Шнейдера, Томпсона или Пулитцера конструкторы научились «выжимать досуха все соки» из металла и прочих самых современных на тот момент материалов, чтобы создавать моторы которые могли достигать сумасшедших скоростей. Вот только «жили» такие двигатели всего одну гонку! Людей тоже можно было форсировать до предела ради победной гонки. И Василий Сталин вполне мог поставить перед доктором задачу с помощью допингов превратить на короткое время лётчиков Нефёдова в суперменов, в «идеальные боевые машины», чтобы они неделю или две провоевали, не ведая страха и усталости. А после того как «Сейбр» будет отправлен в Москву, начальство и не вспомнит о выжатых людях, обречённых на инвалидность и жалкое доживание.
Подтверждая мрачные предчувствия Бориса, Павловский с первых дней командировки начал колоть лётчикам какие-то инъекции. Майор Бурда всячески поддерживал его работу, заставляя людей ходить на процедуры, пить пилюли, сдавать для анализов кровь. Альянс этой парочки напоминал Борису союз ловких аферистов. Уж слишком навязчиво доктор рекламировал «подопытным» свои действия, а «особист» так же активно принуждал сомневающихся участвовать в сомнительных экспериментов. Вскоре с людьми действительно начали происходить необычные вещи. Мужики стали признаваться, что чувствуют себя скинувшими лет двадцать.
«Одесса» очень мётко заметил на счёт доктора: «Он наш академик Павлов, а мы его собачки». Впрочем, Красавчик не возражал против своего участия в эксперименте, ибо его и без того распутинская половая потенция после начала курса «лечения» стала просто чудовищной. Всё свободное от полётов время Лёня проводил в городе – не вылезая из местных борделей, которые захватившие власть в стране коммунисты ещё не успели ликвидировать. Красавчик хвалился, что теперь может заниматься любовью круглые сутки почти без перерывов, словно настоящая сексмашина. Женщины действительно буквально преследовали этого полового гиганта повсюду. Из своих загулов Лёня частенько возвращался только под утро за несколько часов до начала полётов. Как командир, Борис не мог допустить подобной «цыганщины», тем более что пример Красавчика разлагающе подействовал на остальных. Поэтому однажды Борис решил застать «Одессу» на месте преступления. Однако перехватить вернувшегося из самоволки подчинённого Нефёдову не удалось. Лёня словно почувствовал засаду и вернулся на аэродром не через лаз в заборе, – как делал обычно, – а перелез через ограду где-то в другом месте.
Однако Нефёдов был уверен, что неисправимому гуляке всё равно не уйти от заслуженного наказания. Тем более что уже при входе в казарму Борис наткнулся на изобличающие нарушителя дисциплины улики в виде двух пустых бутылок местной водки. Каково же было удивление Бориса, когда выяснилось, что Красавчика в казарме нет. Кто-то предупредил Лёню, что его разыскивает командир. Борис обнаружил ловкача делающим зарядку в спортивном городке. Обнажённый по пояс, раскрасневшийся после упражнений на турнике и брусьях, одессит имел вид бодрый и молодцеватый.
– А ну-ка, голубь, дыхни! – ещё не теряя надежды изобличить афериста, приказал Борис.
– Командир, я так понимаю, что какой-то вражеский голос набрехал вам, что Лёня пьян? – усмехнулся Красавчик. – Не верьте враждебной пропаганде. Лёня всю дорогу трезв, как стёклышко. Хотите в натуре докажу.
Он вскочил на гимнастический мостик и, закрыв глаза, прогулялся от одного конца бревна до другого. Борису ничего не оставалось, как признать своё поражение. А оказалось, что перед встречей с командиром Лёня успел залезть в кабину своего истребителя, надеть кислородную маску и основательно провентилировать пьяный мозг.
