На лицах специально отобранных миловидных, аккуратно одетых официанток всегда светились приветливые улыбки.
Охочие до женского пола лётчики, конечно, сразу принялись посредством мимики и жеста флиртовать с хорошенькими официанточками, впрочем, без далеко идущих планов. Как тут объяснишься понравившейся подавальщице в любви, если не ты её, ни она тебя толком не понимают. Но вскоре проблема решилась сама собой. Как-то местный «гид», который каждый вечер встречал вымотанных за день лётчиков у служебного автобуса, сообщил им на ломанном русском: «Если товарища пожелают спать не один, а с красивый барышень из столовой, то никта возражать не будет». В ответ на вопросительные взгляды, он продолжал радостно щебетать: «Для советский лётщик это совершенно бесплатный».
Оказалось, для того, чтобы провести ночь с местной девушкой не требуется назначать её свидание и тратить время (которого у лётчиков просто не было) на ухаживания, достаточно незаметно вручить ей специальный билетик, который она через некоторое время возвращала, но с уже указанным на нём номером комнаты и временем рандеву. Советского человека, воспитанного в строгой морали, подобный «сервис» мог шокировать. Однако с точки зрения местных, никакого грязного сводничества и разврата в происходящем не было. Просто хозяева заботились о том, чтобы воины союзнической армии поскорее восстановили истощённые силы и обрели хороший настрой на дальнейшую работу. А на Востоке и в Азии традиционно всегда понимали, что хороший секс способен творить с мужским организмом чудеса, помогая ему легче переносить тяжёлые стрессы.
Оказалось также, что прошедшие тщательный отбор девушки сами счастливы отдаться постояльцам особой гостиницы. За такую важную для государства «работу» им дополнительно доплачивали и поощряли по комсомольской линии.
В гораздо более спартанских условиях приходилось жить представителям технического состава. Пока лётчики отдыхали и наслаждались прелестями местных красоток, механики и инженеры в любую погоду, часто по ночам ремонтировали самолёты, готовя их к утренним вылетам. Спали они тут же на аэродроме в палатках или в землянках…
Впрочем, даже сержанты и солдаты были вполне довольны службой. Здесь их кормили гораздо лучше, чем на родине, и денежное довольствие им шло повышенное.
Да и атмосфера в особой авиаэскадрилье создалась удивительно тёплая – товарищеская. Призванные на службу отставные лётчики относились к своим механикам без общепринятого офицерского снобизма. В тех же частях, откуда сержанты и рядовые убыли в командировку, порядки царили совсем другие. Нынешняя Советская армия уже мало напоминала ту прежнюю довоенную Рабоче-крестьянскую, где командиры и солдаты вне службы чувствовали себя на равных. Возвращение в 1943 году погон явилось началом реакции. С того времени офицеров и солдат, как в прежней царской армии, снова стала разделять социальная пропасть. Новые «Ваши Благородия» получали от государства сытные пайки, высокие оклады, качественную, красивую форму, даже могли заводить денщиков, совсем как прежние господа поручики и штабс-капитаны. Солдаты же «закрепощались» суровыми уставами, и помимо выполнения основных служебных обязанностей, должны были обслуживать своих офицеров…
Даже комиссары (по-новому замполиты), которым по долгу службы полагалось рассказывать солдатам о славных временах, когда красноармейские советы выбирали себе командиров, быстро привыкли к тому, что «не барское это дело» напрягать собственные изнеженные руки, если стоит только приказать, и крепкие молодцы в солдатских гимнастёрках и чемоданчик к поезду поднесут, когда ты с семьей на курорт собрался, и покосившийся забор на даче поправят. И платить им за такую работу ничего не надо: «служба, есть служба»…
Не смотря на свои дворянские корни, Борис был так воспитан, что ему претило подобное офицерское «барство». Он и себе не позволял относиться к солдатам, словно к отданным офицерам на весь срок службы крепостным, и своих подчинённых наказывал за подобные штучки. Поэтому в эскадрилье царил дух подлинного товарищества. Обычно достаточно было просто попросить механика сделать ту или иную работу, и он готов был всю ночь возиться в моторе, чтобы только не подвести своего командира.
Вообще, у Нефёдова легко складывались дружеские отношения с людьми, независимо оттого, какую должность занимал человек и какое звание носил. Однажды Борис познакомился с младшим техником-лейтенантом. Тот служил в подразделении синоптиков. Пухлощёкого очкарика призвали в армию с пятого курса университета. Как ценному специалисту ему сразу присвоили офицерское звание и отправили на войну. Но здесь непосредственный начальник «студента», человек недалёкий и авторитарный, всячески третировал молодого сотрудника, не давая ему полноценно работать и превращая жизнь робкого подчинённого в сущий ад.
А между тем, Борис сразу понял, что перед ним очень талантливый учёный. За три месяца, что лейтенант находился в зоне боевых действий, он изучил местные воздушные течения, суточные, недельные и месячные изменения розы ветров особенно в горных районах, где летать было особенно опасно из-за свирепствующих там диких ветров, чьи внезапные порывы, скорость которых могла превышать 100 км/ч, погубили не один десяток лётчиков. Значительная часть потерянных враждующими сторонами самолётов относилась как раз к небоевым потерям.
Но эти же коварные ветра могли сослужить крылатому охотнику добрую службу, если бы только удалось как-то «приручить» их. Борис давно вынашивал идею дальнего рейда в глубокий вражеский тыл. Там, где их не ждут, перехватчикам с гораздо большей долей вероятности могла улыбнуться удача, чем в прифронтовой полосе, где большинство лётчиков ожидают нападения.
Но всё упиралось в ограниченный запас керосина, который мог взять истребитель. Своих дополнительных топливных баков здесь у наших лётчиков не было. Те же, которые по их заказу изготовляли в своих мастерских местные ремесленники, были жуткого качества. Клепали самопальные баки из жести, используемой для производства консервных банок. Текли они страшно. Взлетаешь с таким баком, а за тобой керосиновый след тянется.
С большим трудом через «Одессу», который быстро обрастал на новом месте нужными связями, Борис добыл два великолепных алюминиевых бака, которые сбросили американские истребители. Механикам был сделан заказ – подогнать баки под параметры МиГа.
Одновременно с помощью талантливого синоптика «Анархист» составил маршрут полёта, так, чтобы местные воздушные течения подхватили самолёты и отнесли их к месту охоты, а после её окончания помогли вернуться обратно, если повезёт вместе с перехваченным «Сейбром». Для большей экономии топлива весь путь они должны были проделать на максимальной высоте, где воздух более разряжен.
В первый такой рейд Борис решил отправиться вместе с Батуром Тюгюджтевым. Но назначенный день начался с череды плохих предзнаменований. Явно предчувствуя чью-то гибель обычно беззаботный весельчак «Бифштекс» тоскливо выл всю ночь. А утром по дороге в столовую пёс всё время пытался схватить Батура за штанину, словно желая оттащить его с гибельного пути. Потом к Нефёдову подошёл Кузаков и сообщил, что накануне вечером калмык раздал товарищам все свои вещи. Так мог поступить лишь человек, считающий себя смертником.
