Что мы в плену у немцев ели.
Другая передаст глава.
Глава IV
Отвратительно в плену, нечем заниматься!
Очертело целый день по двору шататься.
Слышать крики «Halt» и «Loss» всем надоедает,
А бороться против них силы не хватает.
Сходишь в аборт
[16]
раза два да зайдешь в кантину,
Вот и кончены дела, не поддаться б сплину!
Утром кофе принесут, поглядишь – помои,
«Etwas»
[17]
хлеба подадут, лишь вздохнешь с тоскою!
В девять станут проверять, восемь раз считают,
Раз пятнадцать переврут, держат – не пускают.
Молча слушаешь мораль, массу наставлений,
Как держать себя в плену без одушевлений!
В час плетешься на обед, лопаешь помои,
Заедаешь огурцом и бредешь в покои.
Если хлеба не дают, покупаешь «земмель»,
Чтоб утешиться, прочтешь, как вступали в Мемель.
Слово «ужин» – звук пустой, громкое названье,
И в желудке от него вечное урчанье!
Вынешь молча кошелек – пусто в нем, не диво!
С сожалением вздохнешь: не пошлешь за пивом!
Кончен день, настала ночь; я лежу, мечтаю;
Будет завтра хлеб иль нет? – пальцами гадаю.
Без просвета день за днем тянется, проходит,
Но желудок пополненья так и не находит!
………
Глава VII
Когда имеешь капитал, то скрасить жизнь всегда сумеешь,
И, как бы низко ты ни пал, наверно, редко пожалеешь,
Так некто молча рассуждал и про себя порой мечтал.
Досугу время посвящая, богатых вечно осуждая…
День ожидания утех в нем вызывал короткий смех.
Скажу короче, без прикрас; день этот был лишь в месяц раз.
В тот день немецкий казначей, он был бездельником, ей-ей,
На двор к нам в крепость приходил и пленных марками дарил.
Смешно сказать, подумать трудно, а часто приходилось нудно,
И пленник, с болью и тоской, порою забывал покой…
Чтоб получить пятнадцать марок, так легче вытерпеть сто палок!
Я полагаю – казначей, наверно, раньше пас свиней.
Построив нас, он долго ходит, на пальцах сделает расчет.
Финансы дав, с тоской сердечной, поправив на руке кольцо,
Домой уходит он беспечно, с улыбкой глупой на лице.
Нас распускают по баракам, за «пипифакс» кой-что возьмут,
Но оделяют только браком и то лишь в сутки раз дадут.
Брак этот – старые газеты, и их английскими зовут.
В них специально для «клозета» немецкий вздор писать дают.
………………
Глава VIII
Немецкий врач – большой педант, на сапогах он носит рант,
Хоть медицины и не знает, однако важность напускает;
А для острастки многих лиц он при себе имеет шприц.
Прививка требует сноровки и долгодневной подготовки;
И кто сему не обучен, тот в медицине не силен.
Но врач апломбом обладал и знанье этим заменял.
К тому же был всегда готов он к делу перейти от слов.
Кто подвергался добровольно и истязанье принимал,
Тому немецкий «Arzt»
[18]
спокойно бурду какую-то впускал.
Упрямых силой приводили; для этой цели был конвой.
Поодиночке их вводили, и врач был неизменно злой.
Глава IX
Чтоб жить в плену слегка прилично, держи себя во всем отлично,
Властям немецким угождай и их отменно почитай.
Воздай фельдфебелю почет, он в своих действиях отчет
Лишь коменданту отдает, тебя ж за пешку признает.
В семье всегда не без урода, либералисты нынче в моде,
Ни с чем считаться не желают, и их слова не убеждают…
Для них воздействий целый ряд те, кто солидней, сочинят.
Один из старших так решил, обдумал все и заявил.
Недолго строился фундамент, украшен каждый апартамент
Таблицей правил и угроз, но эти правила – «наркоз».
Они на время возбуждают, но никого не убеждают;
И к ним давно любовный пыл в душах измученных остыл.
………
Заключение
Я написал совсем немного и мог бы больше написать,
Боюсь задеть в стихах иного, а также лишнее сказать.
Друзья! примите эту сказку без лишней злобы на меня
И не сердитесь за прикраску: мы все здесь тесная семья.
Не обижать я собирался, хотел лишь скрасить ваш досуг,
Чтоб легче плен всем показался среди, порой, позорных мук.
Эти стихи «доморощенного» поэта как нельзя лучше характеризируют наши первые дни в плену с точки зрения веселого молодого офицера. Написал он их с целью «скрасить наш досуг, чтобы легче плен нам показался среди порой позорных мук» и, конечно, цели он достиг: стихи его приобретались нами нарасхват!
Часто по вечерам, в десять часов, когда по приказу коменданта все должны были лежать в своих кроватях, а спать еще не хотелось, этот же «поэт» развлекал нас свои ми смешными анекдотами. Правда, на анекдоты мы переходили уже после серьезных рассказов о пережитом на войне. Боевые эпизоды, особенно из последней страшной эпопеи 20‑го корпуса, разные необыкновенные случаи на войне служили неистощимой темой для рассказов.
Особенно интересны были разговоры на тему о фатализме. Так, саратовцы вспомнили случай на войне с подполковником их полка Янчисом (литовец). Это был доблестный командир батальона, отличившийся в Гумбиненском бою, один из первых инициаторов глубоких налетов в тылу немцев.
Во время окопной войны на Ангерапе (Восточная Пруссия) 12 ноября немецкая артиллерия особенно сильно обстреливала расположение батальона подполковника Янчиса. Сам командир батальона с командой телефонистов и солдатами для связи помещался не в окопах, а в полуразрушенном доме на втором этаже, откуда удобнее было наблюдать за позицией немцев; дом расположен был непосредственно за окопами рот, и вот – артиллерийский снаряд влетает в окно дома, разбивает телефонный аппарат и походную кровать подполковника Янчиса и убивает двух телефонистов… Подполковник Янчис, писавший в этот момент в той же комнате донесение, остался невредим. Другой на его месте сейчас же оставил бы это помещение и перебрался бы вниз, в батальонный окоп, что вырыт около дома. Но Янчис – фаталист, глубоко верит: что судьбой предназначено – неизбежно, и остается со своим штабом в той же комнате на втором этаже и… только поставил новый телефонный аппарат да приказал починить свою разбитую койку и зашелевать окно. И действительно: немцы после этого случая в течение почти целого месяца до 10 декабря, когда наша дивизия была снята с позиции, ежедневно обстреливали участок подполковника Янчиса; снаряды ложились и рвались совершенно близко, попадая в самый окоп штаба батальона, но ни один снаряд не попал в дом, где по-прежнему находился подполковник Янчис!
