VI) «Souvenir du Gapost» – музыка Чайковского. «Bigadon» – музыка Вакса. Исполнит оркестр под управлением г. Максимова. Аккомпанируют гг. Ольшевский и Юрке.
Антракт 30 минут.
II.
«Попугай». Шутка в одном действии и трех картинах Л. Андреева.
Действующие лица:
Никто – лицо довольно значительное, – г. Степун.
Лица менее значительные:
Тимофеев – г. Гембацкий.
Гаврилов – г. Емельянов.
Мендель, лицо незначительное, – г. Жмелев.
Жена его – г. Успенский.
Попугай, который говорит одно слово «дурак».
Постановка г. Успенского.
Суфлер г. Ушаков.
Грим – г. Майков.
Техническая часть – гг. Гудима и Манько.
Между картинами антрактов не будет, просьба не оставлять мест.
Начало в 7,5 часов вечера.
Дежурный член комитета: прапорщик Лукьянов.
Уже самая программа концертного отделения этого вечера показывает, как успешно шла работа в нашем музыкальном кружке; особенно отличились ученики Е. К. Горянского. Публика горячо принимала исполнителей во главе с их учителем. Во втором отделении много смеялись сатире-шутке в моей постановке. Из серьезных постановок осенью 1917 г. на сцене «Нового театра» в Гнаденфрее я особенно вспоминаю «Бориса Годунова» Пушкина, «На дне» Горького и две комедии Островского: «Свои люди – сочтемся» (причем я играл сваху) и «Волки и овцы».
Над пьесой «Волки и овцы» я поработал почти месяц, прежде чем выпустить на сцену наш «женский» персонаж в этой, одной из лучших, комедий Островского. Сам я ее хорошо знал (два раза ставил в виленском кружке) и видел в чудном исполнении артистов Московского Малого театра во главе со знаменитой Лешковской (Глафира).
Особенно много пришлось потрудиться с Мурзавецкой, которую играл штабс-капитан Зеленский, – коронная драматическая роль пьесы, а также с Анфусой (комическая роль старухи) – играл молодой прапорщик А. Кашин. Я сначала занимался с ними отдельно в своей комнате, показывая на себе наиболее трудные положения в этих женских ролях, и уже потом, когда все участвующие выучили свои роли, я приступил к репетициям на сцене под суфлера (все того же незаменимого Колю Ушакова). Стильные, выдержанные в духе того времени, декорации работы Майкова. Спектакль имел большой успех. За постановку этой серьезной, в пяти актах, комедии Островского, в составе около двадцати действующих лиц (из числа коих три офицера играли женщин), я получил от «пленной публики» огромную корзину цветов. Говорили, что Глафира, которую играл А. Г. Полежаев, – «была очаровательна».
Много веселья дал вскоре поставленный спектакль «Нож моей жены» – фарс (перевод с французского). Особенно он понравился нашим французам. В этой пьесе я играл центральную роль плута-мужа (Монгоден). Дам в этой пьесе играли молодые офицеры: гг. Полежаев, Гембицкий и Скуратов.
Зимой 1917 года, чередуясь с моими постановками, Е. К. Горянский, при участии своих учеников, поставил отрывки (акты и явления, где нет женского пения) из опер: «Фауст», «Демон», «Жизнь за Царя», «Галька», «Евгений Онегин», «Пиковая дама» и «Паяцы». Конечно, главное наслаждение давал нам сам Горянский своим пением и игрою, но и ученики его имели большой успех у публики. Струнный оркестр (капельмейстер Максимов) и хор под управлением В. В. Добрынина прекрасно сопровождали все эти оперные постановки, а господа художники во главе с талантливым Майковым обрамляли каждую оперу чудными картинами-декорациями и этим содействовали успеху. В общем, получался полный ансамбль! Публика расходилась в приподнятом настроении, благодарная за все эти постановки.
В восторге от наших постановок были и немцы. При посещении нашего лагеря инспектирующим немецким генералом заместитель коменданта – гауптман – попросил меня, чтобы я обратился с просьбой к инспектору разрешить семьям комендатуры посещать наши спектакли; сами наши охранители стеснялись об этом просить свое начальство. Я исполнил эту просьбу, но генерал сурово ответил: «Нет, нет, ни одна женская нога не должна переступать этого порога, у вас в России этого тоже не позволяют».
IX. Два предложения из Москвы
Сведения из России об октябрьском перевороте. Смена коменданта. Рулетка и скандалы в лагере. Инцидент с полотенцем. Мои новые постановки. Оперетка «Ночь в пуховке».
В начале октября 1917 года мы получили из Москвы два интересных предложения.
Во-первых, Московское отделение Русского Императорского историко-археологического общества прислало нам, в Гнаденфрей, предложение: после войны перевезти за счет общества нашу церковь-чердак в Москву, для воссоздания таковой в точной копии под названием «Церковь военнопленных». Имея это в виду, мы усиленно фотографировали нашу церковь, как в общем виде, так и в деталях.
Во-вторых, Московское общество сценических деятелей предложило нашему музыкально-драматическому кружку в Гнаденфрее после войны точно воспроизвести в Москве на сцене все наши оригинальные постановки под названием «Театра военнопленных», и мы уже строили планы и мечтали, как мы съедемся для этой цели в Москве, но судьба судила иначе!
Несмотря на разнообразие наших занятий и развлечений осенью 1917 года, тоска по Родине в плену увеличилась, и настроение наше вне театра и кружка, в обыденной «комнатной» жизни – ухудшилось. Дело в том, что из России и с фронта приходили, и все подробнее, самые мрачные сведения. Русская армия разваливалась: на фронте шли непрерывные митинги. К нам в плен пришли вести уже из немецких источников о начавшемся «братании» на фронте и, еще позорнее, о продаже русскими солдатами немцам – ружей, пулеметов и даже пушек!
Позднее мы узнали, что бывший тогда Верховным Главнокомандующим генерал Корнилов, желая спасти положение, объявил Керенского изменником Родины и хотел взять власть в свои руки… но Керенский объявил генерала Корнилова «изменником революции», арестовал его, и, таким образом, развал самой «свободной в мире» армии продолжался… Две знаменательные даты: 1 сентября по приказу Керенского был арестован генерал Корнилов, а 4 сентября по приказу того же Керенского были выпущены из тюрьмы Ленин, Троцкий и К°! В октябре совершился второй переворот!
Керенский бежал, а та восторженная русская молодежь, которая до последнего момента слепо верила в него, безжалостно расстреливалась большевиками… Я здесь невольно вспомнил В. Н. Урванцеву. Кто знает, быть может, и она погибла в это кошмарное время! Польские газеты передавали подробности бегства самого Керенского и штурма Зимнего дворца в Петрограде, где арестованы были большевиками члены Временного правительства, и где в лице этого правительства Россию защищала и умирала за нее только честная молодежь, почти дети: кадеты, юнкера и… женский батальон!!!
Все эти сведения, конечно, не сразу, но доходили к нам в плен.
