Снова застонал раненый. Но уже тихо. Стоны раздавались через одинаковые промежутки времени, но все тише и тише. Надо ждать… Ждать… Не двигаться… Окаменеть… Воронцов почувствовал, как от напряжения поскрипывают шейные позвонки. Шевельнул пальцами — нет, все в порядке, руки не затекли, не онемели, вполне послушны и готовы мгновенно исполнить любую его волю.
Раненый наконец затих. Только ветер гулко гулял по верхушкам сухих трав, теребил остатки листвы на ивах. Сорока вновь зачекотала в лесу. А может, Воронцов просто не обращал на нее внимания, весь поглощенный схваткой. Краем уха он прислушался. Он-то знал, что именно теперь сорочий гам тоже мог стать частью схватки, которая еще не закончилась. Сорока явно кого-то заметила и сопровождала. Но на этот раз она подняла переполох не в лощине, откуда пришли «древесные лягушки», а слева и немного позади него, почти там, куда ушли танкисты. Воронцов замер, прислушался. Если четвертый немец успел отползти и теперь обходит его, он это услышит. Но ничто, ни единый звук не нарушал гулкого шороха травы, придавленной ветром. Казалось, что никого, кроме ветра, и не было здесь в эти сдавленные ожиданием мгновения. Даже его, Воронцова, с винтовкой, вскинутой к плечу, тоже здесь не существовало. Только ветер, трава и кустарник с необлетевшей листвой. Даже сорока затихла. И Воронцов, не выдержав напряжения, начал медленно поворачивать голову. Там, левее, в березняке, мелькали фигуры танкистов. Видимо, услышав стрельбу, охранение вернулось. Воронцова охватило беспокойство: танкисты бегут гурьбой, возможно, прямо на выстрел и затаившегося автоматчика. Но останавливать их было уже поздно, да и себя он мгновенно бы выдал. И тогда, понимая, что все произойдет в ближайшую минуту-две, а может, и гораздо быстрее, Воронцов принял мгновенное решение: он начал медленно вставать, держа винтовку наготове. Глаза его ощупывали каждый бугорок впереди, каждую ветку зарослей густого кустарника, где несколько минут назад он потерял из виду четвертого немца. Танкисты тем временем приближались, охватывая луг слева своей короткой цепью. С ними был и младший сержант — его голос Воронцов услышал отчетливо: Демьян спрашивал танкистов, где они выходили, а потом скомандовал: в цепь. Воронцов распрямил спину и уже стоял во весь свой рост. Левая рука, поддерживающая холодное цевье винтовки, начала дрожать, и бурые наплывы луговой травы, приближенные сильной оптикой прицела, задрожали еще сильнее.
— Обходи левее! — послышался голос Демьяна.
И тотчас из-за куста привстал и замер со вскинутым автоматом осторожный, как рысь, человек. Он выжидал, когда танкисты, явно не видевшие его, подойдут на расстояние верной очереди. Приклад автомата был откинут. Немец рисковал. Но это выдавало в нем опытного и хладнокровного воина.
Воронцов подвел уголки прицела под обрез кепи, потом опустил еще немного и плавно нажал на спуск. Немец вскинул над головой автомат и опрокинулся на спину.
Танкисты один за другим попадали в траву. Замерли. Но вскоре Воронцов услышал их радостные голоса:
— Командир! Живой!
— Двоих завалил!
— Троих! Ну, ворошиловский стрелок!
Они подбежали к нему, запыхавшиеся, улыбающиеся.
— Николаев, — тут же распорядился Воронцов, — займи позицию вон там. Следи за лощиной. Демьян и ты, Штыренко, давайте быстрей их уберем отсюда. В лес. Их надо спрятать.
— Командир, ты займись оружием, а мы со Штырем сами управимся. Скажи только, куда носить.
Воронцов собрал автоматы, отстегнул магазинные подсумки, снял ранцы.
— Там, дальше, четвертый, — указал он Демьяну в сторону лощины.
— Ну, командир, навалил ты гансов! Четверо!
Минуту спустя, когда они отошли в лес, оставив на опушке Михайлова, он услышал такой разговор Демьяна и Штыренки:
— Обрати внимание, Штырь, все трое убиты в шею или в горло.
— У этих двоих — пуля вон куда вошла, под ухо. А у этого кадык оторвало. И где наш командир так стрелять научился?
— Курсант. Там их основательно учили.
— Поросят так бьют.
— Каких поросят? — переспросил своего командира Штыренко.
— Когда, к примеру, откормили большого поросенка и резак не осмеливается к нему подойти, то стреляют из ружья. Бьют как раз вот сюда, под ухо. Тогда точно — наповал.
— Понятно. Слышь, Демьян, а ты не знаешь, почему наш командир в курсантах ходит? Почему не лейтенант? Вон как воюет! И командует толково.
— А ты сам его спроси.
— Да неудобно как-то.
— Неудобно знаешь что?
— Да знаю, — засмеялся Штыренко. — Как говорил наш мехвод Васек Китаев, неудобно только через смотровую щель…
Демьян покачал головой и посмотрел на своего заряжающего:
— А ты, Штырь, наверно, все же пробовал…
Они рассмеялись.
Воронцов подошел к ним, когда они уже сняли дерн и начали углубляться в сырую землю.
— Глубоко не копайте. Надо спешить. — Он вытащил из-за голенища нож, спустился в лощину и нарезал ивовых веток.
— Потом сверху набросать… Если будут искать, то, конечно, найдут. Но если им не до того, то и так сойдет.
Демьян торопливо выбрасывал из ровика землю. Вскоре его сменил Штыренко. А Демьян обошел немцев вокруг и кивнул лопатой:
— Обужа на них исправная. А, командир? А у нас половина отряда — разутые. И куртки у них хорошие. Сюда бы Золотарева. Он бы быстро инвентаризацию произвел.
— Вот что, Демьян, давайте быстро снимайте с них всю амуницию. Тела — в яму, а форму свяжите ремнями, по комплектам. Она нам еще очень может пригодиться.
— Бинокль-то возьмите, товарищ командир. Это ваш трофей, законный. — И Демьян протянул Воронцову бинокль. — Видать, офицер. Вон у него какие нашивки.
— Обер-ефрейтор, — определил Воронцов.
— Это что же, старший ефрейтор, что ли?
— Скорее, младший сержант. А петлицы, видите, какие? Руны. СС.
— А я думал, связисты или что-то в этом роде. Может, думаю, электрики какие-нибудь… — И Штыренко снова налег на лопату.
— Ну да, Штырь, — тут же усмехнулся Демьян, — строители Днепрогэса.
— Младший сержант, а с биноклем. У нас во всем танковом батальоне всего три бинокля. А в пехотном батальоне, наверное, только у одного комбата.
Воронцов взял бинокль и пошел к опушке, где сидел на корточках за кустом крушины часовой.
— Михайлов, ну что?
— Все спокойно. Даже сороки не трещат. Напугали вы их своей стрельбой, товарищ командир.
— Стрельбы было много. Это верно. Но я стрелял мало.
— Всего четыре раза, — засмеялся танкист и смерил расстояние отлежавших в траве тел до позиции Воронцова.
— Иди, помоги ребятам. А я пока тут подежурю.
