– Естественно. Это Браунинг. «Калибан о Сетебосе».
– Никогда не слышал, – буркнул Манмут и, поднявшись на две ноги, побрел к перилам.
За бортом невинно синела вода: красный песок давно уже осел на дно. «Будь я человеком, меня бы стошнило».
– Ну как же, Калибан! – чуть ли не проорал гигантский краб. – «Горькое сердце, что ждет и кусает». Уродливое создание, полузверь, получеловек. Его мать – ведьма по имени Сикоракса – поклонялась божеству Сетебосу. Припоминаешь?
Действительно, промелькнуло в голове европейца, перед смертью человечек упоминал что-то подобное. Вот только сосредоточиться никак не удавалось. Этот ужасный «разговор»… Будто бы нанизываешь бусы на еще живое, окровавленное сухожилие, над которым поднимается пар.
– Интересно, – задумался Орфу, – могли эти МЗЧ подслушать, как мы с тобой читали «Бурю» три дня назад, а?
– Подслушать? – повторил Манмут. – У них же ушей нет.
– Тогда получается, это мы начинаем отражать загадочную новую реальность, а не она копирует нас, – прогрохотал иониец, и его смех прозвучал более зловеще, чем когда-либо.
– Ты о чем? – устало откликнулся товарищ.
На западе все четче обозначались восьмисотметровые багровые скалы, расступаясь над волнами дельты ущелья Кандор.
– Кажется, мы стали героями горячечного бреда, – высказался краб. – Однако определенная логика тут есть… Пусть и сумасшедшая, но все-таки…
– Да о чем ты? – рявкнул Манмут, которому было не до словесных игр.
– Например, теперь мы знаем, чье лицо у каменных статуй.
– Правда?
– А как же. Это волшебник. Тот, что из книг. Повелитель сына Сикораксы.
Разум европейца отказывался связывать воедино даже простейшие мысли. Его системы до сих пор переполняли угасающие потоки чуждых нанобайтов, внушая чувство удивительного покоя, доселе незнакомое моравеку. Приятное… жутко приятное.
– Кто-кто? – переспросил он, не заботясь о том, примут ли его за идиота.
– Просперо, – вздохнул иониец.
30
Лагерь ахейцев. Побережье Илиона
До сих пор события вечера в точности повторяли описание Гомера.
Троянцы разожгли сотни огней прямо на берегу, сразу же за ахейским рвом – последней линией обороны врага. Разгромленные наголову греки, утомленные бесконечно долгим сражением, даже не развели собственных костров для приготовления пищи. Приняв наружность седовласого Феникса, я подобрался к ставке Агамемнона, когда тот, захлебываясь рыданиями (без шуток; этот могучий владыка греческих владык рыдал словно дитя), заклинал своих людей бежать на родину.
Атрид и раньше использовал подобную тактику – притворялся, будто хочет уплыть, желая на самом деле разозлить подданных и заставить их объединиться для битвы. Однако теперь пожилой царь серьезен, как никогда. Пышная грива растрепана, доспехи покрыты засохшей кровью, по грязным щекам бегут ручьи слез. Агамемнон и впрямь призывает воинов спасать свои жизни.
Конечно же, не кто иной, как бесстрашный Диомед бросает владыке вызов и, нарицая того мягкотелым, робким трусом, клянется не прекращать побоища, даже если останется вдвоем со Сфенелом, – драться, доколе не увидит предрешенное богами падение священной Трои. Ахейцы воинственными криками приветствуют его браваду.
Слово берет седовласый Нестор. По обычаю сославшись на свои лета, он предлагает всем остыть, плотно перекусить, выставить часовых, особенно вдоль вала, и тщательно обсудить положение, прежде чем в панике ломануться к морю, к судам и домой.
К его совету прислушиваются, как и утверждал вещий слепец.
Семеро предводителей стражи во главе с Несторовым сыном Фразимедом уводят сотни храбрых юношей, чтобы занять новые оборонительные позиции между рвом и стеной, а также развести хоть несколько костров для запоздалого ужина.
Как жалко смотрится эта горстка огней по сравнению с могучим пламенем, что бушует по всему стану троянцев, сыпля искрами до небес!
Агамемнон закатывает пир для ахейских владык и военачальников; совет продолжается, точь-в-точь по Гомеру. Нестор превозносит храбрость и прозорливость Атрида, ловко намекая между дифирамбами, что именно царь и заварил всю эту кашу, когда силой отнял у Ахиллеса пленную Брисеиду.
– Здесь ты прав, почтенный старец, – честно отвечает Агамемнон. – Я был не в себе. Нужно не только лишиться рассудка, но и ослепнуть, чтобы оскорбить Пелида.
Повелитель выдерживает паузу; ни один из дюжин военачальников, присевших на корточки у огня, не возражает.
– Да, я сошел с ума, – молвит Атрид. – Не стану отрекаться. Тот, кого любит сам Громовержец, и в одиночку стоит целого батальона… даже нет, целой армии!
И снова никто не прекословит.
– Так вот, раз уж ярость ослепила меня и отняла разум, мне и исправлять положение. Пошлю-ка сыну Пелея несметные дары, пусть только вернется в наши ряды.
Собравшиеся вожди одобрительно мычат, пережевывая большие куски говядины и курятины.
– Здесь, перед вами, друзья, я исчислю сказочный выкуп за благосклонность героя. – Царь возвышает голос. – Семь новых треножников, не бывших в огне, десять талантов золота, двадцать отполированных рабами до блеска котлов, двенадцать великолепных быстроногих коней, стяжавших награды на гонках…
В общем, ля-ля-ля. Все как пел Гомер. И как недавно предсказывал я сам. Разумеется, Агамемнон клянется отдать не опороченную им Брисеиду и еще два десятка прелестных троянок – это, правда, после того, как рухнут высокие стены Илиона, – а потом, в качестве основного искушения, щедро предлагает собственных дочек – Хрисомефису, Лаодику и юную Ифианассу, на выбор. (Заядлый схолиаст-зануда в моей голове привычно подмечает несовпадение речи с прошлыми и будущими текстами «Илиады». В частности, отсутствие в списке Электры и, возможно, переиначенное имя Ифигении, но ведь это не суть важно.) На сладкое оставлены семь густозаселенных городов.
Все эти лакомые гостинцы – старина Гомер и здесь не ошибся – Агамемнон предлагает взамен простых слов извинения.
– Так я немедля исполню, – восклицает он, – коль скоро Пелид позабудет вражду. Пусть подчинится наконец моей власти! Один лишь Аид, бог мертвых, столь несмирим и непреклонен, как этот выскочка!
Небеса оглашают раскаты грома; вспышки прорезают мрак, и чудится: сам Зевс теряет терпение.
– Пусть уступит, как положено! – не унимается державный Атрид. – Я и рожден прежде, и владыка из владык, и вообще, заявляю вам, более велик среди смертных!
Начинает накрапывать дождь. Туча постепенно уходит туда, откуда доносятся пьяные крики троянцев; теперь молнии Кронида полыхают за насыпью и окопами, заполненными водой. Я жду не дождусь, когда же Нестор заговорит о посольстве. Скорее бы отправиться к Пелиду в компании Одиссея и Аякса. Вот и настал самый важный день в моей… по крайней мере во второй из моих жизней. Снова и снова прокручиваю в голове хитроумно сплетенную речь. Все должно получиться.
