Знаете, если б она молчала, моя рука не поднялась бы. Все-таки жена и родная сестра Зевса, царица Олимпа, самая могущественная из богинь, не считая разве что Афины… Не знаю, может, дело в этих ее словах: «вашу расу». Я ведь родился в середине двадцатого века, дожил до двадцать первого и часто слышал подобные речи. Слишком часто.
В общем, поднимаю тазер и без колебаний стреляю в надменную стерву.
Я не был убежден, что пятьдесят тысяч вольт подействуют на богиню. Но удар уязвил ее. Падая, Гера активирует яйцевидный пистолет и разносит силовым лучом мерцающую панель на потолке. Комната погружается в кромешную тьму.
Перезаряжаю тазер. Черт, ни зги не разглядеть. Шагаю вперед и едва не спотыкаюсь о распростертую супругу Зевса. Кажется, она без сознания, однако по-прежнему корчится на полу. Внезапно мрак прорезают два ярких луча. Снимаю капюшон и показываю себя.
– Не свети в глаза, – прошу я.
Лучи перемещаются. Если не ошибаюсь, они выходят прямо из грудной клетки робота.
– Ты человек? – произносит существо.
До меня не сразу доходит, что вопрос задан на чистом английском.
– Да, – отзываюсь я, удивляясь родной речи в собственных устах. – А ты кто?
– Мы оба – моравеки.
Незнакомец приближается; направленное сияние выхватывает из темноты Геру. Ее веки уже подрагивают. Подбираю с пола оружие и опускаю его в карман.
– Манмут, – представляется собеседник.
Его темная металлическая голова не достает мне даже до груди. На лице из пластика вместо глаз – черные пластины, однако у меня такое чувство, что робот с любопытством разглядывает нежданного спасителя.
– А моего друга зовут Орфу-иониец, – прибавляет он, показав на громоздкий помятый корпус, занимающий примерно пятнадцать футов пространства комнаты.
Голос у машины мягкий, тембр явно мужской и совершенно не металлический.
– А Орфу… он что… живой?
– Да, хотя и утратил свои окуляры и манипуляторы. Мы общаемся по радио. В данную минуту он говорит, что весьма польщен знакомством и что ты мог бы стать первым человеком, представшим его глазам… если бы те сохранились.
– Орфу-иониец, – повторяю я. – Ио – это вроде бы одна из лун Сатурна?
– С твоего позволения, Юпитера, – уточняет существо.
– Ну что же, рад встрече. Только, может, сначала выберемся, а там уже поболтаем? А то корова приходит в себя, и неровен час, кто-нибудь заглянет. Боги сегодня малость расстроены.
– Корова, – повторяет собеседник, глядя на Геру сверху вниз. – Забавно. – Он переводит лучи на дверь. – Вот только хлев заперт. Ты, случайно, не знаешь, как сорвать эту створку с петель?
– Нет. Нам это и не потребуется. Давай руку… э-э-э, лапу… в общем, что там у вас?
Робот медлит с ответом.
– Если я правильно понял, ты собираешься квант-телепортировать нас отсюда?
– Тебе известно про квант-телепортацию?
Маленький автомат устремляет свет на неподвижную груду металла выше моей головы:
– Сумеешь забрать нас обоих?
Теперь моя очередь задуматься.
– Трудно сказать. Вряд ли. Такую большую массу…
Богиня дергается и стонет под ногами.
– Давай руку, – повторяю я. – Сперва квитирую тебя, потом вернусь за твоим другом.
Малыш пятится прочь.
– Не будучи уверенным, что Орфу в безопасности…
В холле грохочут голоса. Меня уже ищут? Похоже на то. Афродита могла поделиться с другими своей способностью видеть сквозь чары Шлема. Или бессмертные разделились и прочесывают здание в поисках человека-невидимки? Супруга Зевса мычит и ворочается на полу. Веки подрагивают сильнее.
– Вот дерьмо! – Я срываю капюшон и левитационную упряжь. – Посвети, пожалуйста.
Прилично ли говорить машине «пожалуйста»? Впрочем, это же не робот, а моравек. Знать бы еще, что это такое.
Пояс упряжи не смыкается на необъемной «талии» гигантского краба; приходится скрепить воедино сразу три ремня, защелкивая пряжки на трещинах. Бедный старина Орфу смахивает на мишень, по которой палили поколения террористов, упражняясь в прицельной стрельбе: внутри крупных выемок – бессчетные вмятины поменьше, и так далее.
– Ладно, проверим…
И я включаю сбрую. Тонны недвижного железа трясутся, громыхают, однако отрываются от пола и зависают в нескольких дюймах от мрамора.
– Посмотрим, справится ли медальон с такой тяжестью. – Меня не очень волнует, поймет Манмут или нет. Впихиваю ему тазер в руки. – Если корова шевельнется или кто-нибудь сунется до моего возвращения, целься и жми вот здесь. Это их остановит.
– Сказать по чести, – вмешивается робот, протягивая тросточку обратно, – у меня здесь дела, и я предпочел бы твой прибор невидимости. Можно его одолжить? Боги украли у нас кое-что важное.
– Дьявольщина! – отзываюсь я.
Голоса рокочут прямо за дверью. Отстегиваю противоударную броню и швыряю Манмуту вместе со Шлемом. Интересно, рассчитана эта штука на механизмы? Предупредить его, что на глаза Афродиты чары не действуют? А, некогда.
– Как я тебя отыщу?
– Возвращайся к озеру кальдеры в течение часа, – отвечает робот. – Я сам тебя найду.
Тут отворяется дверь, и он исчезает.
Я прислоняюсь к панцирю, обнимаю железку одной рукой (с Найтенгельзером и Патроклом было проще) и кручу диск.
В глаза ударяет солнечный свет. Под ногами золотой песок. Орфу телепортировался вместе со мной и теперь витает в десяти дюймах над пляжем. Неплохо, ведь внизу острые булыжники. Возможно ли квитнуться в твердый объект, не знаю, однако не хотелось бы проверять это именно сегодня.
Мы явились в ставку Агамемнона. Уже давно засветло, и шатры почти опустели. Над головой бурлят тяжелые тучи, однако солнце изливает свои лучи на побережье, окрашивая бока длинных черных кораблей. Ахейские стражники даже отскакивают в испуге при нашем неожиданном появлении. В сотнях ярдов от лагеря слышен гул сражения. Греки отчаянно бьются с троянцами у заградительных рвов – ручаюсь, что во главе стоит сам Ахиллес.
– Панцирь обещан богами! – ору я стражникам, которые безуспешно прячутся за собственными пиками. – Любой, кто его коснется, умрет на месте. Где Ахиллес? Вы его видели?
– А кто спрашивает? – Громадный волосатый охранник выходит вперед и поднимает копье.
Смутно припоминаю имя нахала: Гуней, предводитель эниан и перребов из Додоны. С чего это парню стоять на страже в лагере Атрида? Потом разберусь, если будет время.
Укладываю Гунея одним выстрелом тазера, перевожу взгляд на кривоногого коротышку-сержанта:
– Может, ты меня проводишь?
