МОЖЕТЕ
ПЛЫТЬ
НА
НЕЙ.
– Нам потребуется забрать еще кое-что с лодки, – произнес моравек и прибавил изображения Прибора, а также двух других устройств, уцелевших в трюме, потом представил их в скальной пещере. Подумав, вообразил, как МЗЧ перекатывают Орфу в ту же пещеру.
В ответ существа начали сновать между «Смуглой леди» и берегом, прочие приблизились к ионийцу и принялись мастерить подходящее устройство для его перемещения.
– Так я долго не протяну, – посетовал европеец, обращаясь к другу. – Все равно что держать в руке оголенный электрический провод.
– Тогда отпускай.
– Но ведь…
– Отпускай.
Капитан погибшего судна поблагодарил переводчика – поблагодарил всех – и разжал хватку. Как и в первый раз, зеленое существо повалилось на песок, содрогнулось, зашипело и лишилось жизни.
– Господи, – прошептал моравек и откинулся на панцирь товарища.
Человечки уже поднимали громадного краба на импровизированный помост.
– Ну, как дела? – поинтересовался Орфу.
Манмут описал для него тело мертвого переводчика и труды зеленых созданий. МЗЧ доставили с корабля Прибор и другие устройства, закрепили канаты на корпусе лодки и повлекли подводную лодку на закат, к потайной пещере, подальше от неприятельских глаз.
– Я пойду за тобой, – промолвил европеец безо всякого выражения.
Труп лежал у его ног бурой высохшей оболочкой. Внутренности вытекли вместе с жидкостью и образовали грязно-алую лужицу, напоминающую кровь. Не обращая внимания на погибшего товарища, малыши покатили краба на запад.
– Нет, – возразил иониец. – Ты знаешь, что надо делать.
– Но мы уже говорили о каменных лицах.
– То было ночью, ты глядел через плавучий перископ. А сейчас белый день.
– Голова разбилась на кусочки. – Манмут почувствовал, что готов заскулить. – А до ближайшей топать километр на восток. И все по скалам.
– Отправляйся вперед, – изрек Орфу. – Заодно проследишь сверху, как они перевозят «Леди». А я буду общаться с тобой по личному лучу.
Любитель Шекспира поворчал, однако повиновался и зашагал на восток, прочь от зеленой толпы, от погибшей подлодки, от своего приятеля и прохладной тенистой пещеры.
Упавшая голова разлетелась на столько кусков, что нельзя было различить никаких очертаний. Манмут с трудом вскарабкался по тропке, которую МЗЧ одолевали с такой видимой легкостью. Дорожка оказалась узкой, угрожающе крутой и скользкой от мокрого песка.
На вершине моравек помедлил, дабы подзарядиться и оглядеть окрестности. Море Фетиды расстилалось к северу до самого горизонта. На юге красную каменистую пустыню сменяли покатые алые холмы, а семью кликами далее моравек различил изумрудные леса и кустарники. На тропинке вдоль обрыва тоже кое-где попадались клочки дикой зелени.
Европеец полюбовался ровным, хитро продуманным отверстием для каменного изваяния, которым пожертвовали ради освобождения ионийца: оказывается, выступ на шее входил в особый паз и заклинивал голову намертво. «А эти человечки – действительно отменные мастера!» – одобрительно подумал космический путешественник и продолжал идти на восход, туда, где на горизонте высилась новая статуя. Ходьба быстро утомила моравека, созданного, чтобы безвылазно сидеть в каюте да разве что иногда плавать. Когда становилось совсем уж невмоготу, Манмут подкручивал нужные суставы, опускался на четвереньки и какое-то время передвигался по-собачьи.
И вот наконец он остановился у широкого основания головы, скрепленного чем-то вроде цемента.
– Уже на месте? – справился Орфу, точно мог наблюдать за другом.
– Ага. Подошел вплотную.
– И что с нашим лицом?
– Снизу не разглядеть, – ответил Манмут. – Главным образом подбородок, губы и ноздри.
– Тогда иди обратно на пляж. Видимо, по некоему замыслу на изваяния следует смотреть с моря.
– Да, но… – Маленький европеец окинул взором крутой спуск в сотню метров. Склизкая, еле заметная тропка вела с утеса вниз, как и на прошлой стройке. – Знаешь, дружище, если я сломаю шею, вини только себя.
– Заметано, – без лишних споров согласился иониец.
– Ладно, спущусь как-нибудь. Скажи, ты вправду хочешь, чтобы я проверил и следующую голову тоже? Это за километр отсюда, к тому же с орбиты они все казались на одно лицо.
– Думаю, лучше лишний раз убедиться, – отозвался Орфу.
– Тебе-то хорошо, ты безногий… – проворчал любитель Шекспира, начиная долгий и полный опасностей спуск.
Манмут пятился до тех пор, пока невысокие волны не принялись лизать ему ноги. Узнать обладателя лица так и не удалось. Не говоря ни слова, европеец пошагал далее на восход, погруженный в собственные мысли. Еще один километр – и вот она, новая статуя. Абсолютно те же гордые и надменные черты: скуластый, морщинистый лик сурового старца, под насупленными бровями – маленькие глаза с глубокими складками в уголках, свирепый взор устремлен в голубые дали океана, плотно сжатые губы неодобрительно изогнуты, некрупный, но твердый подбородок придает выражению жесткости, надо лбом зияет огромная лысина, зато по бокам струятся потоки длинных волос.
– Старикан какой-то, – отчитался бывший капитан подлодки. – Мужчина почтенного возраста, человек, хотя в моих исторических архивах не нашлось ни единого подобного портрета.
Несколько мгновений на линии потрескивали помехи. Орфу раздумывал. Потом он заговорил:
– Поразительно. Простой земной дедушка – и вдруг заслужил такую честь: тысячи статуй по всему марсианскому побережью? Интересно, за что?
– Сдаюсь, – заявил Манмут.
– Или это местный колесничник? Похож он хоть чуть-чуть на бога?
– На античного – нет. Больше всего напоминает умудренную годами царственную персону, страдающую несварением желудка. А теперь можно я все-таки вернусь? Раз уж мы вспомнили о летающих машинах: не хотелось бы попасться на глаза врагам, стоя тут и пялясь на загадочные достопримечательности, словно раззява турист.
– Да. Полагаю, тебе пора возвращаться.
23
Техас, лес мамонтовых деревьев
Одиссей так и не поведал свою историю за завтраком, в изумрудном пузыре столовой на вершине Золотых Ворот Мачу-Пикчу. Впрочем, его никто и не спрашивал. Каждый думал о своем, и Ада вскоре догадалась почему.
Сама она почти не отдохнула, зато провела лучшую ночь в своей жизни. Как и большинство ее ровесниц, девушка и раньше «пробовала секс». Однако лишь теперь она поняла, что значит «заниматься любовью».
