Палладий, издревле являвшийся источником процветания и мощи города, был трех локтей в высоту. В правой руке статуя держала копье, а в левой – веретено и прялку, поэтому многие связывали ее с богиней фортуны и смерти. Ил и прочие предки будущих защитников Трои велели изготовить множество поддельных палладиев разной величины, а хранить их столь же надежно, что и настоящего, ибо все знали, в чем секрет непобедимости Трои. Сами боги явили мне сию тайну во сне, в последние недели осады. Пробудившись, я поделился с Диомедом своей задумкой – наведаться в Трою и вычислить настоящий палладий, чтобы потом, вернувшись, выкрасть небесное сокровище и раз навсегда решить судьбу Трои.
Первым делом я облачился в рубище и приказал слуге обезобразить мое лицо ударами бича. Видите ли, эти илионцы прославились своей мягкотелостью к отребью, дисциплины в домах никакой, распускают прислугу почем зря. В общем, ни в одной почтенной семье не увидишь раба с битой рожей или в лохмотьях. Вот я и надумал: никто и не взглянет на вонючего, замызганного, и главное – окровавленного прохожего, а кто взглянет – отвернется и гадливо плюнет. Согласитесь, хорош лазутчик, комар носа не подточит!
Я ведь почему сам вызвался? Ну, во-первых, не найдешь ахейца хитроумнее, и потом, я-то уже проникал за городские стены еще прежде, чем наши грозные суда встали у берегов седого моря. Дело в том, что перед войной мы пытались вести переговоры: дескать, отдавайте Елену, и разойдемся мирно, полюбовно. Ничего, конечно, не вышло, да наши горячие парни-аргивяне только того и ждали – уж больно руки чесались подраться и добычи награбить. Зато мои острые глаза все высмотрели, наизусть запомнили, где там и что.
Была, правда, одна загвоздка: неведомые боги – а скорее всего Афина, благоволившая к нам сильнее прочих, – хоть и открыли мне, что искать бесчисленных палладиев следует где-то во дворце Приама, однако точного места не выдали. И вдобавок умолчали, как отличить среди них подлинник.
Дождался я глубокой ночи, когда дозорные огни почти не горят на крепостном валу, а сонная стража клюет носом, закинул веревку с крюком на высокую стену, забрался… Караульного, как водится, прикончил, а тело зарыл у врат в куче фуража, приготовленного для фракийской конницы. Велик был город Илион – по тем временам величайший град на земле, – так что пришлось поплутать по темным улицам и аллеям, пока добрался я до Приамовых чертогов. Дважды натыкался на стражу, но чтобы премудрый Одиссей не обвел вокруг пальца блюстителей порядка? Начинаю хрюкать и бестолково махать иссеченными кнутом руками, наивные дурни, естественно, принимают меня за раба-идиота, которого справедливо выпороли за безмозглость, и что вы думаете? Спокойно пропускают!
Царский дворец насчитывал пять десятков одних только спален для сыновей владыки. Охраняли его лучшие из лучших, сливки троянского воинства, причем вооруженные до зубов. У каждой двери, у любого окна, выходящего на улицу, не говоря уж о внутренних двориках, бдительные караульные не смыкали глаз. Мимо этих парней так просто не проберешься, смекнул я, какую тупую рожу ни делай, хоть весь обхрюкайся и обмашись залитыми кровью руками. Пришлось идти в обход, к обители Елены Прекрасной. Дом ее стоял неподалеку и, разумеется, тоже находился под неусыпной стражей, но это я быстро исправил. Достал нож, да и заколол второго за ночь троянца. Незаметно спрятать труп – дело техники…
Забыл сказать: после гибели Париса Елену отдали в жены его брату Деифобу (илионцы еще нарекли его Истребителем Врага, но мы, ахейцы, предпочитали прозвище Воловья Задница), однако в ту ночь супруг отлучился из дому, и красавица почивала одна.
Вряд ли моя рука поднялась бы убить Елену, даже если б та позвала на помощь. Все-таки я не раз гостил у благородного Менелая, а еще раньше – сам сватался к юной дочке Зевса, пусть даже ради чистой формальности. И ведь не кто иной, как ваш покорный слуга присоветовал Тиндарию взять со всех поклонников клятву почтительно принять свободный выбор Елены и тем самым помог избежать кровавых стычек между невоспитанными неудачниками. Полагаю, красавица по достоинству оценила мою мудрую поддержку.
Впрочем, Елена не стала поднимать шум, когда я нарушил ее неспокойный сон. Напротив, она тут же узнала меня и, заключив в объятия, начала расспрашивать о здоровье своего настоящего мужа и дочери, оставленной в далекой Спарте. Я ответил, что, мол, оба живы и здоровы. (Умолчав о паре серьезных и полудюжине слабых ран, полученных Менелаем на поле битвы, а в особенности о стреле, торчащей у него из седалища, и скверном расположении духа.) Говорю, скучают по тебе, желают здоровья, с нетерпением ждут обратно.
Выслушала меня красавица – и расхохоталась. «Мой супруг и повелитель желает мне черной смерти, и тебе, Одиссей, это известно, – изрекла она. – Да любезный Менелай своими руками прикончит меня, как только падут крепкие стены Трои вместе со Скейскими вратами. И роковой день близится, как предсказал Хок-эн-беа-уиии».
Я никогда прежде не слышал о подобном провидце, я вообще доверяю лишь Дельфийскому оракулу и великой Афине-Палладе, но возражать даме не стал. Наоборот, посулил замолвить словечко перед мужем, которого, само собой, распирала ярость за долгие годы, проведенные изменщицей в теплых постелях его врагов… В обмен на ее спасенную жизнь я просил немногого – не выдавать меня троянцам этой ночью и показать безопасный путь во дворец.
«Я и так не предала бы тебя, о хитрый и разумный сын Лаэрта», – отвечала Елена. После чего растолковала, как обойти дворцовую охрану и даже как распознать истинный палладий.
К сожалению, до рассвета оставалось недостаточно времени, чтобы исполнить великую миссию. Что делать, выбрался я на улицу, заколов по дороге нескольких стражников, добежал до стены, перемахнул через нее и был таков. Долго же я отсыпался в тот день! Потом выкупался, выпил и плотно закусил, а меж тем искуснейший целитель нашего войска Махаон, сын Асклепия, перевязал мои раны и наложил на них чудодейственный бальзам.
Настал вечер, и я, понимая, что сражаться и одновременно тащить на себе статую несподручно, что без сообщника в таком деле не обойтись, посвятил в свой замысел Диомеда. Вдвоем дождались глубокой ночи, меткой стрелой поразили зазевавшегося караульного – и вот уже мы бесшумно, словно тени, крадемся по узким переулкам Илиона. Больше никакого маскарада и размахивания драными рукавами – на сей раз мы просто убивали всякого, кто осмеливался подать голос во мраке. И вот наконец впереди показалась наша цель – потайная сточная труба из отхожих мест Приамова дворца, о которой и говорила Елена.
Сын Тидея, типичный твердолобый герой Аргоса, тут же развонялся. И нудел, и пенял, и скулил – не хочется ему, видите ли, марать ножки в троянском дерьме, а уж когда пришлось лезть наверх через очко в уборную подвала…
Сокровищница Приама располагалась в самой гуще военных казарм. Мы вели себя очень тихо, но запашок-то в карман не засунешь. Вот и прирезали десятка два стражников. Двадцать первый – тот растолковал нам, как избежать ловушек и открыть заветные двери. Мы проверили: оказалось, не соврал. Короче, клинком предателю по горлу – и входим.
Под сводами подвала тонны чистого золота, груды самоцветов, глубокие чаши, полные жемчуга, шкатулки с изумрудами, громадные тюки роскошных материй и прочие богатства сказочного Востока. А в нишах красовалось не меньше сорока изваяний – похожих, как родные, только разного роста.
