– С какой стати Коросу тащить с собой коммуникатор? – усомнился Орфу. – Комсаты до сих пор носятся по орбите, да и сам корабль отлично справлялся с любыми пересылками. Даже твоя собственная лодка – и то имела связь с системой Юпитера.
– А вдруг адресат вовсе не там? – предположил Манмут.
– А где же?
– Без понятия.
– Кстати, как наш ганимедянин собирался закодировать сообщение? – осведомился краб.
Зрячий моравек удалил нанокарбоновое покрытие и аккуратно исследовал тонкий механизм.
– Тут есть виртуальные гнезда соединения, – заявил он после осмотра. – Очень удобно: можно загрузить всю визуальную и невизуальную информацию, зашифровать и активировать на месте. Если только начальство не защитило активацию каким-нибудь секретным кодом. Хочешь, подключимся и проверим?
– Нет. Не время.
– Ладно, тогда я закрываю…
– Еще одно. Какого сорта энергией питается устройство?
Незнакомый с чуждыми технологиями европеец рассказал в общих чертах.
– Ну и ну! – присвистнул иониец. – Искусственная антиматерия. Консорциум Пяти Лун использовал подобное топливо при первых межзвездных перелетах. Подключись мы с тобой к этой кормушке, силенок хватило бы на многие земные столетия.
– Выходит… – Сердце Манмута учащенно заколотилось. – Если заменить ею сгоревший термоядерный двигатель «Смуглой леди»…
Иониец погрузился в молчание и, наконец, с неохотой выдавил:
– Не-е, вряд ли получится. Когда чудовищная сила вырывается на волю с чудовищной скоростью, она неуправляема. Мы-то с тобой еще нашли бы способ подпитаться от энергетического поля, но заправить лодку? Тем более что сперва нужно починить судно. А ты, если я правильно понял, не сумеешь сделать этого в одиночку?
– Тут потребуются доки Хаоса Конамара… – Манмут ощутил странную смесь сожаления и облегчения, осознав, что для его бедной подводной лодки не осталось надежды. Как ни скорбел он о непоправимой утрате, мысль о том, чтобы повернуть и проплыть обратно две тысячи с лишним километров, портила и без того угрюмое настроение.
Последним под руку попался самый большой, увесистый и самый непостижимый для понимания европейца объект: бамбуковая корзина полутораметровой высоты с основанием два на два метра, упакованная в прозрачный трансполимер. Внутри знаток Шекспира обнаружил сотни квадратных метров микротонкого «шпионского» полиэтилена со вшитыми в него полосками высокопроизводительных солнечных батарей, четыре газовых баллона (датчики засекли гелий, азото-кислородную смесь и метанол), восемь атмосферных реактивных двигателей со встроенными контроллерами и, наконец, двенадцать аккуратно сложенных пятнадцатиметровых углепластовых тросов, присоединенных ко всем четырем сторонам корзины.
Манмут долго шуршал полиэтиленом, постукивал по днищу, напрягал сенсоры и раздумывал.
– Сдаюсь. Что это за ерунда такая?
– Воздушный шар, – откликнулся иониец.
Любитель сонетов недоуменно покачал головой. Допотопное средство перемещения – на Марсе? С какой радости тащить сюда…
Орфу ответил прежде, чем он сформулировал вопрос:
– Цель нашей миссии – миссии Короса III – находится на Олимпе, в центре квантовых волнений. Не собирался же ганимедянин штурмовать гору пешком! Кстати, какие размеры у этой штуки?
Манмут описал.
– Видишь? Все сходится. Если надуть шарик гелием, гондола спокойно поднимет и тебя, и Прибор, и лучевое радио, а затем унесет хоть на край земли… или на вершину знаменитого вулкана.
– Гондола? – переспросил маленький европеец, пытаясь вникнуть в незнакомую идею.
– Ну да, корзина, куда все упаковано.
– Но ведь на Олимпе есть эскалатор… – брякнул, не подумав, бывший капитан подлодки.
– А разве тем, кто планировал экспедицию, это было известно? – возразил ему товарищ.
Манмут не ответил и в задумчивости отвернулся от воздушного шара. Южные скалы Долины Маринера превратились в тонкую красную линию на лазурном горизонте; фелюга все дальше уходила от берега, устремляясь к срединным течениям.
– Тебе не влезть в эту гондолу, – промолвил европеец.
– Естественно… – начал краб.
– Придется смастерить что-нибудь покрупнее, – перебил его Манмут.
– Ты и вправду веришь, что мы с тобой выполним миссию? – мягко произнес иониец.
– Не знаю. Я уверен лишь в одном: когда… если… достигнем побережья, до вулкана останется две тысячи километров. И у меня нет ни малейшего понятия, как нам их одолеть. А эта безумная затея с шаром… глядишь, и сработает.
– Тогда можно лететь хоть сейчас! Все быстрее, чем ползти по волнам на этой… Как ты ее кличешь?
– Фелюга, – повторил Манмут и запрокинул голову к розоватым облакам, на фоне которых качалась оснастка и два остроконечных паруса. МЗЧ бесстрашно и ловко суетились на реях. – Нет, вот что я тебе скажу: воздушным шаром воспользуемся не раньше, чем это потребуется. Пусть у него даже гондола обтянута хамелеоновской тканью – откуда нам знать, может, люди на летающих колесницах видят и сквозь нее? Перелет над Лабиринтом Ночи и тремя высочайшими вулканами планеты сам по себе достаточно длинен, труден и опасен.
Орфу негромко хохотнул:
– «Вокруг света за восемьдесят дней» – так, что ли?
– Почему вокруг света? Считая вместе с этим плаванием, мы обогнем только четверть Марса.
Дабы скоротать время и отвлечься от сумеречных мыслей, Манмут перечитывал книгу сонетов, спасенную с погибшей «Смуглой леди». Однако привычное снадобье ото всех бед на сей раз не помогало. Там, где прежде моравек погружался в дотошный анализ, выкапывал потайные связи между фразами, умопостроениями, а также глубинами драматического содержания, осталась одна лишь горькая печаль. Печаль и безысходность.
Сказать по чести, маленького европейца не очень волновало, что именно делал с «юношей» «Уилл» или «поэт» и чего ожидал взамен, – сам-то он никогда не имел пениса или анального отверстия, да и не грустил по этому поводу. Однако теперь медоточивые дифирамбы вперемешку с позорным клеймением одного и того же туповатого, зато физически здорового парня со стороны седеющего автора почему-то вдруг начали угнетать дух читателя. Он «перескочил» на сонеты, посвященные «смуглой леди», – те оказались еще более циничными и полными извращений. Манмут не мог не согласиться с критиками, утверждающими, будто интерес Барда целиком сосредоточен на сексуальной неразборчивости этой темноглазой, темноволосой, темногрудой женщины, которая, по словам поэта, если и не зарабатывала продажей собственного тела, то по крайней мере была еще та стерва.
