Он ухватил Игнатюка за ремень, приподнял, с другого бока к раненому подскочил Ерёменко, помог подняться, и они устремились в лес.
А Росстани стрельбу услышали, мобилизовались быстро – из райцентра к лесу уже неслись двое саней с возбуждённо галдящими полицаями. Люди эти были напряжены, жаждали схватки, взметывали над собой винтовки, вскрикивали азартно. Ломоносов глянул в их сторону зло сощуренными глазами:
– Давайте, давайте… Встретим вас достойными гостинцами.
Они успели скрыться в лесу до того, как полицаи настигли их. На открытом месте, на опушке схватка – это одно дело, а в лесу – совсем другое, в лесу каждый пень становится защитником партизан, не говоря уже о заиндевелых стволах деревьев и поваленных лесинах, о высоких выворотнях, играющих роль брустверов и естественных преград, в лесу всегда найдётся, где укрыться, и куда, будучи самому невидимым, пальнуть. При этом врага уложить, а самому уцелеть.
Горланящие во весь голос полицаи разом стихли, попав в лес – им чудилось, что на каждом дереве сидит партизан, – преследовать группу Ломоносова они не решились и повернули назад – так было безопаснее.
Дойти до базы без очередных приключений не удалось. По дороге наткнулись на немцев – целая часть окопалась в лесу, разбила среди сосен палатки, между палатками натянула провода связи, чтобы не бегать друг к другу с приветственными вскриками «Хайль!», а делать это по полевому телефону, запалила высокие костры, чтобы куриные кости завоевателей не промёрзли до полого нутра, Ломоносов оглядел лагерь и присвистнул недовольно: бивуак этот придётся обходить далеко, ведь немцы во все стороны выдвинули посты охранения, хорошо, что разведгруппа не наткнулась на лыжный патруль, а ведь могла бы и наткнуться… С раненым Игнатюком уйти было бы трудно. Ломоносов беззвучно втиснулся коленями в снег, заработал локтями, ступнями, ладонями, уползая с опасного места, через несколько минут соединился со своими и ткнул рукой в настороженную угрюмую темень леса. Всем стало понятно – идём в обход.
Игнатюку было хуже всех, он стискивал зубами стон, старался идти сам, без посторонней помощи, но сил у него становилось всё меньше, поэтому ему помогали – кто-нибудь обязательно подставлял плечо, руку, совал сухарь или кусок сахара, произносил с сочувствием:
– Держись, Рыжий!
Рыжий держался, Игнатюка всё чаще стали звать Рыжим, прозвище почти укрепилось за ним, а если бы Игнатюк запротестовал, то прозвище укрепилось бы раньше, но он не протестовал: что делать, если природа наградила его огненно-рыжей шевелюрой?
Не менее трёх часов потратил они, чтобы по глубокому снегу обойти лесной немецкий лагерь. Обычно фрицы не разбивают в лесах бивуаки, действуют по-иному, но тут на них что-то накатило. «Шарики за ролики зашли, – решил Ломоносов, с колом в руке продираясь сквозь снежные завалы, – либо готовятся к борьбе с партизанами по своему особому плану…»
Всё могло быть. В снегу им пришлось и заночевать.
Выбрали глухую, окружённую соснами поляну, раскопали снежную выбоину, развели в ней костёр – сделали это хитро: в трёх метрах пламени не было видно, лишь колыхалось, подрагивало оранжевое облачко – и всё. Пару котелков, имевшихся в группе, набили снегом, вскипятили чай.
Попили с сахаром и сухарями.
– Хорошо! – взбодрившись, хлопнул себя ладонью по животу Ерёменко. С приходом холодов он перестал бриться наголо, чёрные жёсткие волосы прямыми куделями выбивались теперь у него из-под шапки. – Но скоро, думаю, кроме чая с сухарями, мы будем иметь ещё кое-что.
В этом походе они разведали укромное местечко, охраняемое сменой из двух полицаев, – довоенный, принадлежащий райсельхозторгу склад, где хранились концентраты. А концентраты в походных условиях – то самое, что нужно больше всего: кинул в котелок пару брикетов горохового супа с копчёностями – и роскошное первое блюдо готово. На второе – брикет гречневой каши с говядиной. Это вообще роскошное блюдо.
Проследили за сменой полицейских постов, за тем, кто может прийти к ним на подмогу, проверили, есть ли в Росстани пулемёты – в общем, узнали всё, всё, всё. И если лейтенант Чердынцев примет предложение начальника разведки о нападении на склад сельпо, тогда, считай, они разживутся продуктами до самой весны.
К утру вызведился мороз, снег зашевелился, будто живой, затрещал, заскрипел стеклисто, противно, до рассвета было ещё далеко – царила вязкая густая темень, когда Ломоносов поднял группу.
– Пора вострить лыжи в лагерь, славяне, нас там ждут не дождутся, – проговорил он и свёл брови в одну линию: как там Игнатюк?
Рыжий – молодец, держится огурцом, лицо хоть и бледное у него, а пытается улыбаться. Остальные тоже держались, не куксились, одно слово – разведчики! Ломоносов достал карту – теперь такая же, как у командира карта имелась и у него – немцы поделились.
Они находились на прямом отрезке, ведущем к лагерю. По пути предстояло пересечь пару второстепенных сельских дорог – обычных просёлков с плохо накатанной колеёй, обогнуть один лесной хутор, на котором любили бывать полицаи – хозяйка хутора варила качественный бимбер, затем по берегу Тишки пройти мимо двух постов, установленных недавно Чердынцевым, – о них Ломоносов знал, – и вот она, родимая зимовка!
– Двинулись! – скомандовал Ломоносов и, нырнув под ёлку, разбив ногами наледь, покрывавшую сугроб, первым устремился в лес. За ним – Ерёменко, потом – остальные.
На рассвете они достигли первого просёлка, длинной змеёй петлявшего среди замёрзших лесин. Ломоносов поднял руку, останавливая группу. Принюхался к пространству – недаром он считал себя великим нюхачом.
– Ты чего, командир? – полюбопытствовал Ерёменко тихо, едва шевеля губами. – Чего учуял?
– В километре отсюда горит костёр, – сказал Ломоносов.
– Может, наши? Выдвинулись, как и мы, из лагеря, и тормознулись?
– Вряд ли.
Ломоносов оглядел одну сторону просёлка, потом другую – проверил, нет ли чего подозрительного. Дорога была пуста, следов на ней – раз, два и обчёлся – прокатила пара немецких мотоциклеток, потом – сани. Следы припорошены белой крупой – значит, и сани и мотоциклы проследовали уже давно, скорее всего – вчера вечером. Следов свежих, неприпорошенных, нет. Ломоносов снова шумно втянул ноздрями воздух.
– Не пойму, чем пахнет. То ли мясом, то ли ещё чем-то, палёным…
– Давай проверим, – загораясь, предложил Ерёменко.
– Давай, – без особого энтузиазма согласился Ломоносов.
– Вдруг там фрицы сидят, шашлык жарят, нас ждут?
– Жди, жарят, – Ломоносов усмехнулся. Совсем как боевой командир Чердынцев, тот тоже так усмехается, – знал Ломоносов, кому следует подражать. – На каждого из нас по половине патронной ленты приготовили.
– За немцами это, конечно, не заржавеет, но и мы не пальцем деланные.
– Пошли, – стягивая автомат с плеча, сказал Ломоносов, осмотрел группу. – Всем – отдых, ждите нас… Пойдём мы вдвоём, я и Ерёменко.
