Все это снималось на пленку, которую Гитлер в назидание сподвижникам демонстрировал в своей Ставке.
Засняли и казнь.
Осужденных загнали в помещение, где с потолка свисало восемь крюков. Одного за другим заговорщиков, раздетых по пояс, вздергивали вверх, накинув на шею рояльную струну.
Осужденные поначалу свободно свисали в петле, а затем, по мере того как петля затягивалась, начинали хватать ртом воздух. Брюки сползали и падали на пол, несчастные, перепачканные собственными экскрементами, еще долго бились в конвульсиях и наконец затихали.
Все лето, осень и зиму шли заседания Народного суда.
Все лето трудился и Гиммлер, которому поручено было провести расследование.
Очень вероятно, что, если бы Власов не искал так настойчиво вопреки советам «домашнего святого» Вильфрида Карловича Штрик-Штрикфельдта (а это были советы генерала Гелена) контактов с СС, он и не устоял бы со своим окружением.
Многие из тех, кто поддерживал Власова через ведомство Гелена, кто ратовал за изменение ост-политики, в том числе фон Штауффенберг и фон Шуленбург были казнены.
Но Власов оказался предусмотрительным.
Двадцатое июля он встретил во всеоружии бывшего члена Военного трибунала, не вынесшего (чтобы не ошибиться) ни одного оправдательного приговора во время «больших чисток».
Когда на Кибиц Вег прибежал крайне взволнованный капитан Штрик-Штрикфельдт, Андрей Андреевич Власов пил водку с генералами Малышкиным и Жиленковым.
— Еще один очень близкий друг мертв: Фрайтаг-Лорингхофен! — воскликнул Штрик-Штрикфельдт. — После ареста ему дали револьвер, чтобы он мог застрелиться и тем избежать суда и расстрела.
— Яне знаю его, — совершенно равнодушно откликнулся Власов. — А кто это?
— Ну, как же, дорогой Андрей Андреевич, это тот барон, тот блестящий полковник Генерального штаба, который так часто бывал у вас…
— Не помню, — сказал Власов. — Не желаете ли водки с нами покушать, Вильфрид Карлович?
Ничего не понимая, простодушный Штрик-Штрикфельдт вышел из комнаты. Через несколько минут в канцелярию поднялся Власов.
— Я вам уже однажды говорил, дорогой друг, что нельзя иметь таких мертвых друзей, — быстро прошептал он. — Вильфрид Карлович! Вы мой домашний святой, и я скажу вам, что потрясен, как и вы. Барон был для всех нас особенно близким и верным другом. Но я думаю о вас! Если вы и дальше будете так неосторожны, я останусь без своего святого!
Штрик-Штрикфельдт, все еще обижаясь, пробурчал, что говорил в присутствии ближайших помощников генерала.
— Два лишних свидетеля, — спокойно сказал Власов. — Яни минуты не сомневаюсь в их порядочности. Но зачем втягивать их? А если их когда-либо спросят: «Говорил ли капитан Штрик об этих заговорщиках как о своих друзьях?». Что тогда? Из легкомыслия вы подвергнетесь смертельной опасности и потянете за собой других. Я знаю методы ЧК и НКВД, ваше гестапо скоро будет таким же.
Вот эта-то осторожность Андрея Андреевича и, конечно же, теплое отношение к Власову, поселившееся в сердце эсэсовской вдовы Хейди Биленберг еще до покушения на Гитлера, и спасли власовцев. Как справедливо отмечают многие исследователи, если бы этого не было, то после 20 июля само движение оказалось бы вовлечено в волну общего уничтожения.
И Гелен, и окружавшие Власова прибалтийские немцы могли теперь только предостерегать Власова, но препятствовать СС в захвате движения они были не способны.
Как они опасались, так и случилось.
«Однако порядок, по которому СС и СД переняли власовское движение, отнюдь не рождал радости, — скорбно заметил по этому поводу Сергей Фрелих. — Они, так поздно пришедшие к нему, неожиданно все лучше знали и прижали к стене нас, поставивших с самого начала с большим гражданским мужеством на карту».
«Новых господ», с которыми Власову теперь пришлось иметь дело, возглавлял эсэсовский оберфюрер доктор Эрхард Крэгер. Он приступил к обязанностям еще 22 июля 1942 года. То ли он должен был присматривать за Андреем Андреевичем Власовым, то ли его присутствие должно было компенсировать генералу задержку встречи с Гиммлером, занятым раскорчевкой зарослей антигитлеровского заговора.
Сергей Фрелих не говорит, но, по сути, во власовском движении произошел переворот. Прибалтийские немцы из «Вермахт пропаганды», выпестовавшие Власова, были оттеснены в сторону.
Делалось это последовательно, шаг за шагом.
Штрик-Штрикфельдту, например, предложили перейти в войска СС, обещая чин штурмбанфюрера (майора).
— Перевод в СС будет, конечно, проведен быстро, — сказал Гелен, когда Вильфрид Карлович сказал ему о предложении. — А если вы окажетесь в СС, возврата уже не будет. Безграничное доверие, которым вы пользуетесь у Власова и у других русских, ценится на вес золота. С самых дней в Виннице вы никогда не обманули этих людей. Это ваш капитал! Я знаю это. Если же вы теперь перейдете в СС, вам придется обманывать русских. И тогда вы проиграете ваш капитал. И мы вас тоже потеряем, хотя, быть может, в один прекрасный день вы нам снова понадобитесь.
— Вы все еще думаете так?
— Никогда нельзя знать наперед, — уклончиво ответил Гелен.
«Я не знаю, — пишет В. Штрик-Штрикфельдт, — какими соображениями он руководствовался. Со времени событий 20 июля он стал еще более сдержанным. В „клубе“ при FHO никогда не говорили о трагических событиях 20 июля, но господствовало убеждение, что „шеф“, несмотря на весь его ум и осторожность, уцелел лишь благодаря счастливому стечению обстоятельств».
Между прочим, у Сергея Фрелиха тоже возникли сомнения: переходить ли в СС? Он решил посоветоваться на этот счет с Власовым.
«— Брось, Серега, кобениться, — мудро сказал тогда Андрей Андреевич. — Вступай к нам в колхоз».
Глава четвертая
Тем не менее, и влившись в империю СС, власовское движение не избавилось от многочисленных опасностей, подстерегавших «освободителей России» на каждом шагу.
26 июля 1942 года исчез зять наркома Бубнова (или Корнея Ивановича Чуковского?), ученик Николая Ивановича Бухарина — Мелетий Александрович Зыков.
Зыков к тому времени женился на русской эмигрантке
[77]
из Югославии и жил в деревне под Берлином.
Телефон в деревне был только в трактире.
Зыков обедал дома, когда пришла хозяйка трактира и сказала, что «герра Зыкофа» приглашают к аппарату.
