Впрочем, налицо — классический, всему чиновничеству мира известный случай, когда подмоченная репутация второго лица становится лучшей гарантией прочности первого. Что же касается наследственных корон, то их тоже нередко снимали, причем вместе с головой.
…Но, предаваясь мимолетным размышлениям, Русаков неожиданно открыл для себя, что прямая связь с Кремлем не работает. Недоуменно взглянув, сначала на трубку, а затем — на стоявшего рядом со столом-пультом Веденина, генсек-президент проверил еще несколько трубок, в том числе красную, на аппарате главнокомандующего Вооруженными силами, который обязан был работать, даже если бы наступил конец света. Но который тоже «благополучно» не работал.
— Нас что, отрезали от мира? — почти испуганно спросил он помощника.
Прежде чем ответить Веденин лично «прошелся» по всем трубкам, по привычке поклацывая рычажками!
— Но такого просто не может быть! — округлились теперь уже и глаза помощника. — Такого вообще быть не должно!
— Если в этой стране чего-то и не может быть, так это того, чтобы охрана пропускала на территорию резиденции Президента людей, которых он к себе не приглашал, — резко ответил Русаков.
— В принципе — да, так оно и должно быть, — на удивление спокойно отреагировал Веденин. А ведь до сих пор он не раз бледнел от волнения и страха даже в тех случаях, когда для особых причин для волнения у него не было.
«Неужели решил, что со мной как с Президентом уже покончено? — прошел холодок по спине Русакова. — Что-то слишком уж независимо и раскованно ведет себя. Хотелось бы знать, кто ему эту уверенность внушил».
— Каким образом возникла вся эта «группа московских товарищей»? — резко спросил Президент. — По чьей воле? Кто ее формировал?
— Понятия не имею, — в том же непринужденном тоне молвил помощник, почти вальяжно пожимая плечами, словно речь шла о чьей-то чудаческой выходке.
— Только не юли, Иван Григорьевич. Все намного серьезнее, нежели ты себе представляешь.
— Да нет, представлять-то я себе представляю, но, судя по всему, за этой кремлевской делегацией стоит Лукашов. Или шеф службы безопасности. Полагаю, что вам определить будет легче, нежели мне.
— Мне твои гадания и расшаркивания, Веденин, не нужны. Кто выходил на тебя вчера, сегодня, в ближайшие часы?
— На меня, собственно, никто…
— Я спрашиваю, — резко прервал его Президент, — кто тебе звонил из состава группы или по ее поручению?
— Генерал-лейтенант Цеханов, начальник управления охраны кагэбэ. Однако разговор был сугубо конфиденциальным, — тотчас же предупредил Веденин.
— Меня конфиденциальность ваша не интересует. Ты у кого в помощниках ходишь: у меня или у Цеханова?
— Понятное дело… — проворчал Веденин, сморщив и без того по-крестьянски морщинистое лицо. — Но ведь вы же понимаете: Госбезопасность есть Госбезопасность, а к неприкасаемым я все еще не принадлежу, кагэбисты и не таких чинов вязали.
— Теряешь доверие, Веденин. И не надо все сваливать на кагэбэ. Пока ты при мне — никто подступиться к тебе не смеет.
— Директор «Елисеевского» гастронома, в подсобках которого весь Кремль отоваривался, включительно с домочадцами генсека, тоже считал, что к нему не подступятся. А когда до расстрельной статьи дошло, ни одна сволочь и пальцем не пошевелила, чтобы вступиться за него.
— Хватит! — по-интеллигентски вяло врубился кулаком в поверхность стола Русаков. — Прекрасно знаешь: по поводу «Елисеевского» — вопрос не ко мне, а к предшественнику.
Биография Веденина, этого пятидесятипятилетнего функционера, могла служить образчиком партноменклатурного восхождения, во время которого бывший секретарь комитета комсомола с техникумовским образованием одного из степных краснодарских совхозов прошел, получив заочное образование, путь до первого секретаря райкома комсомола, а затем и первого райкома партии. А еще в свое время он успел поработать инструктором и завотделом крайкома… Но если для многих функционеров его поколения партийная карьера на этом и завершалась, то Веденин вовремя был замечен и оценен будущим руководителем страны, и теперь вот пребывал в ипостаси помощника генсек-президента.
По самому нутру своему человеком он был алчным, скрытным и беспредельно завистливым, однако существовало важное деловое качество, благодаря которому его покровители предпочитали закрывать глаза на все прочие проявления характера Веденина. Это был хозяйственник до мозга костей, идеально приспособившийся к социалистическому строю, а главное, обладающий удивительной способностью «рыть землю» по любому случаю, и «доставать из-под земли» даже то, чего, казалось, не существовало не только в магазинах и на базах спецраспределителей, но и в самой природе. Причем в этих вопросах на него всегда можно было положиться.
Как бы там ни было, а супруга генсек-президента Лариса Акимовна и ее ближайшее окружение души в Веденине не чаяли. И даже в кличку «Завхоз», которая приклеилась к нему еще в совхозные времена, не вкладывали ни сарказма, ни пренебрежения, сводя ее до констатации факта.
Кстати, ни для кого не было тайной, что по номенклатурным ступеням власти Иван Григорьевич восходил только благодаря женам своих шефов, путь к душам которых, однако, находил не через ухаживание и постель, поскольку всем было известно, что он «не по этому делу», а через склады и подсобки магазинов.
— Ну и где там эта «группа товарищей»? — со злой иронией поинтересовался Русаков у начальника охраны, убеждаясь, что попытка «расколоть» своего помощника-«завхоза» ни к чему не приводит.
— Терпеливо ждут вашего приглашения, товарищ Президент, — по-армейски четко и лаконично доложил полковник.
— В твоем кабинете ждут?
— Никак нет, — ответил Буров с такой уверенностью в голосе, что у Русакова не осталось причин для подозрений в его неискренности. — Однако настроены решительно.
— Это ж, в каком таком смысле — «решительно»?
Полковник опять замялся. Он, потомственный военный, пребывавший «под погонами» с суворовского училища, привык к четким однозначным приказам и столь же четким, лаконичным ответам. А здесь, в охране резиденции генсек-президента, куда его, профессионального спецназовца — бывшего «морского котика», а затем офицера Главного разведуправления Генштаба армии — засунули непонятно с какой радости, все время приходилось подстраиваться, разводить дипломатию и всячески выворачиваться. Это-то и вызывало у сурового, физически крепкого офицера чувство некоей «проституирующей», как он сам выражался, неловкости. Вот и сейчас его охватывало именно такое ощущение.
— …Решительно дождаться вашего приглашения, товарищ Президент, — в очередной раз извернулся Буров.
— Разве что… Ладно, давай их сюда, коль уж моя охрана щелкает каблуками перед каждым генералом госбезопасности…
«А ты что ожидал, что мы начнем их отстреливать?! — мысленно огрызнулся полковник. — Довел страну — великую страну — почти до полного развала, полного раздрая, и еще и выпендривается! Хочешь, чтобы мы гнали эту “группу товарищей” отсюда?! Тогда в чем дело? Прикажи — и мы их погоним. Но сначала прикажи!».
