— Как я уже сказал, майор, не исключено, что после полной раскрутки кто-то станет называть тебя, — решил Истомин, что самое время перейти на «ты», — «Крестным отцом Крыма». Но ты всегда должен помнить: Крым конечно же твой, однако сам ты, да-да, лично ты, Курбанов, в свою очередь, — предельно наш! В этом-то и заключается формула гильотины.
«Формула гильотины — это доходчиво, маз-зурка при свечах», — признал Виктор. А тем временем Истомин выдержал паузу, и уже в совершенно ином тоне продолжил:
— На голом месте и с голыми руками такие дела не затевают. Поэтому лично я свой первый взнос в наше предприятие уже сделал. Какой именно? Узнаешь о нем в Крыму, на базе. Понятно, что понадобятся новые солидные взносы, нужны будут солидные финансовые и физические вложения. Поэтому запомни: если тебе не удастся взять в свои руки Крым, придется «брать» тебя.
— Исходя из всё той же «формулы гильотины», — молвил Курбанов, по-армейски взбодрившись.
— Причем очень скоро ты по-настоящему поймешь, что именно за ней сокрыто, — подался к нему через стол Истомин. — Все еще только начинается. Вернувшись в Крым, сразу же легализуйся. Точнее, легализуешься после того, как разрешится известная тебе проблема доросской резиденции. Но с первого же дня аналитически прощупывай обстановку на всем полуострове…
— С доросской резиденцией все ясно. Неясно, каковой вам видится моя легализация? — Курбанов обязан был задать этот вопрос. Причем задать именно сейчас, именно здесь. Потом случая может и не представиться. А для него это было самым сложным решением.
— Не волнуйся, майор, она… уже «видится»… — многозначительно произнес Истомин, что в переводе с его языка означало: об этом наши люди тоже позаботились.
— Не скрою, это вдохновляет, — вежливо склонил голову Курбанов, не требуя разъяснений.
— Прежде всего хочу утешить, что у тебя появится надежный советник и помощник. Верный, как пес. Крупнейший специалист. Мы вызвали его из Туркменистана, где он прошел надлежащую школу, был советником известного тебе Туркмен-баши, и даже сумел войти в круг лиц, приближенных к самому туркменскому правителю. Вряд ли ты способен представить себе, что это за путь — даже фантазии на эту тему даются европейцу с большим трудом.
— Следует полагать.
— Образно говоря, это путь, бредя по которому, путник завидует тем, кто в эти минуты разгуливает по минному полю. Правда, он сорвался. Вернее, его сорвали отсюда, из Москвы, по глупости некоторых наших партноменклатурщиков. Но мне удалось достать его: из петли, из ада, из кишащего кобрами нужника… Крым — тот же полувосток. В нем много людей, прошедших школу Востока, прибывших оттуда на свою историческую родину. А посему этот советник будет незаменимым. Тем более что он вообще незаменим. Ему нет цены, даже если исчислять ее бокалами яда.
— Я признателен вам, полковник, — в последнее время Курбанов всегда обращался к подчиненным и старшим так, чтобы как-то незаметно упускать слово «товарищ».
— Это он должен быть признателен. И служить, служить!..
— Речь идет о старшем лейтенанте, о котором мне говорили накануне отъезда в Крым?
— О старшем лейтенанте? Имеешь в виду Бродова?
— Так точно.
— Этого красавца действительно не мешало бы заполучить. Однако сначала его следует извлечь из ада, в виде которого предстает камера смертников одесской тюрьмы.
— Все настолько серьезно?
— Мне уже пообещали, что этого мерзавца забулдыжного, умудрившегося встрять непонятно во что, из преисподней достанут, и тогда уж я кретина этого… Но запомни: Бродов по кличке Смертник, — всего лишь твоя тень. Как говорится, твоя отрава в перстне и кинжал в рукаве. Пока же рядом с тобой появится уже немного известный тебе человек.
Истомин нажал на невидимую Курбанову кнопку и произнес:
— Лейтенанта Рустемова ко мне.
Курбанов лениво, без особого интереса, перевел взгляд на дверь. В ту же минуту она отворилась, и в кабинет пружинистым тигриным шагом вошел человек, сопровождавший майора из Симферополя.
— Так вы и есть тот самый лейтенант Рустемов? — поднялся навстречу ему Виктор.
— Так уж случилось, — сдержанно ответил тот.
— В миру — Рустем Рамал, — представил его полковник, предожив присесть теперь уже обоим. — А еще в миру Рамал — это твой, майор, посох, твоя рука на отсечение и голова в кустах; твоя удавка для всех, кто осмелится…
— Понятно, — неуверенно как-то произнес Курбанов.
— Рамал, — помахал полковник длинным, жилистым пальцем властелина, прежде чем нацелить его на Курбанова. — К тебе обращаюсь. Вот твой хозяин — майор Курбанов. Отныне и навсегда… Служить ему, Курбанову, как кумиру, сотворять из него кумира, истреблять всякого, кто станет на его пути, и закатывать под асфальт всякого, кто возомнит из себя на глазах у кумира…
— Эта рутинная работа мне знакома.
— Еще бы, — продолжил представлять его Истомин. — В Афганистане сержантом разведроты воевал. В Таджикистане внедрялся в банду бадахшанских сепаратистов. Ну а в Туркмении, уже будучи произведенным в офицеры…
— Стоит ли ворошить прошлое, господин полковник? — упреждающе проговорил Рамал. — К тому же столь основательно?
— Вот и я говорю, что не стоит, — как ни в чем не бывало согласился с ним хозяин кабинета. — От тебя, Рамал, требуется только одно: чтобы завтра, уже завтра, мир узнал о появлении на полуострове нового хозяина — Курбан-баши, или Крым-баши, это уж как ты определишься. И чтобы мафия молилась на него, как на высшую власть, а высшая власть — как на мафию. Вот в чем его различие от всех остальных «крестных», по Союзу разбросанных.
— Как будет приказано, господин полковник, — с монашеской смиренностью и в то же время с достоинством заверил его Рамал.
— Остальные инструкции ты получил.
— Остальные — получил и усвоил, господин полковник, — все с той же смиренностью подтвердил Рамал.
— Как и ты, Курбанов.
— Так точно.
— Сегодня же оба улетаете в Крым, к своим «киммерийцам», с которыми поступаете в полное распоряжение полковника Бурова. Сами понимаете, что на полуострове сейчас горячо, но это ненадолго. Перед отъездом на аэродром с вами, в течение двух часов, поработают наши консультанты, которые уже томятся в приемной. Информация, которой они снабдят вас, бесценна. Не смею вас больше задерживать, господа бизнесмен-офицеры.
7
Президент всесоюзной Гостелерадиокомпании был выдернут офицерами госбезопасности прямо из постели и, то ли под конвоем, то ли под личной охраной, доставлен в Кремль.
Издерганный высоким начальством, опечатанный злыми ярлыками, которые ему вешали в последнее время и коммунисты, и демократы, и свои, московские, собратья, не говоря уже о коллегах из суверенных республик; всеми проклятый и презираемый, он и так жил в последние дни, словно на вулкане. В том, что кончит он плохо, Федорченко не сомневался. Вопрос заключался лишь в том, как скоро и каким образом это наступит: то ли снимут, а уж потом прибьют, то ли вначале прибьют из-за угла, а уж потом скажут, что так ему и надо.
