Понял ли его референт? Это уже не имело особого значения. Если раньше молчание Русакова его огорчало и даже угнетало, то теперь, после обращения к украинскому народу, оно его вполне устраивало. Поскольку служило еще одним аргументом того, что известная встревоженность и резкость «Обращения» вполне оправданы.
— Может, вам есть смысл вылететь в Крым? — несмело предложил референт, когда в комнате для официальных лиц они остались только вдвоем.
— В Крым, прямо сейчас?
— Согласитесь, что ситуация странная. Если Президента лишили связи и взяли под домашний арест, то получается, что действовали путчисты на территории суверенной Украины. Но тогда у мировой общественности возникает вопрос: «Почему же власти этого суверенного государства даже не попытались вмешаться в ситуацию? Не потребовали предоставить им возможность связаться с Русаковым? Не побывали в резиденции советского лидера?»
— Согласен, такие вопросы неминуемо возникнут, и вместе с ними возникнет вопрос: «А не заодно ли это руководство с гэкачепистами?»
— Именно это я и имел в виду, хотя, из деликатности, не озвучивал. Так что, распорядиться, чтобы готовили к отлету ваш самолет?
— Как вы себе это представляете?! — вскинул брови Ярчук. — Оставить Киев? Очень многие, обрадовались бы, узнав, что в столице меня нет. Что я оставил ее хотя бы на несколько часов. — Предверхсовета недоверчиво взглянул на референта: уж не провоцирует ли его на эту поездку? Не по собственной инициативе, понятное дело, провоцирует, а по чьей-то подсказке.
— Визит может быть кратким, и мы бы его не афишировали.
— …И потом, с какой стати я подамся туда? Разве что прибыть на полуостров, нанося официальный визит главе дружественного государства, СССР? — уже как бы рассуждал сам с собой Ярчук. — Но слишком уж неудачное время для подобных визитов. К тому же моя поездка явно ударила бы по позициям российского президента Елагина.
* * *
…Нет, утверждался Ярчук в своей уверенности, уже впав в привычное для себя молчание. Это даже хорошо, что пока что Президент Союза безмолвствует, ибо молчание его дает возможность главам суверенных государств, и прежде всего России, проявлять очень важную для их имиджа, для становления их государств и… для окончательного распада Союза — инициативность.
— Надо полагать, что уже завтра в Киеве будет созвана сессия Верховного Совета? — сунулся к Ярчуку с микрофоном какой-то журналист, перехватив его в коридоре, почти на выходе из здания.
— А что, разве в этом есть необходимость? — ответил Ярчук вопросом на вопрос, прекрасно понимая, что для журналистов, желающих истолковать его поведение, сейчас имеет значение буквально все: насколько подавленным или, наоборот, спокойным он выглядит, как держится, что и как говорит, не избегает ли встреч с прессой…
— Ну, как же… — замялся журналист. Он-то считал, что ответ вполне предсказуем: Ярчук завтра же попытается собрать депутатов Верховного Совета. — В связи с ситуацией в стране.
— В какой стране? — осадил его Ярчук.
— Во всей. В России, в Москве.
— А вы, собственно, какую страну представляете?
— Украину. Я — киевский журналист…
— Тогда о какой такой ситуации в «нашей стране» ведете речь?
— Прежде всего я имел в виду Украину, — стушевался журналист
— А что в Украине происходит такого, что может требовать введения чрезвычайного положения? — слегка повысил голос Ярчук. — Есть хоть какие-то признаки того, что в стране происходит что-то из ряда вон выходящее? Сами видите — народ в отпусках, на дачах, на пляжах… Тогда в чем дело?
— Понял: путч — проблема россиян, а в суверенной Украина ничего особого не происходит, — по-заговорщицки ухмыляется журналист. — По крайней мере из ряда вон выходящего.
И Ярчук понял: теперь уже этот журналист — на его стороне. Этот, во всяком случае, хотя бы этот, — обвинять его в противодействии гэкачепистам не станет.
— Но в Москве-то?.. — все же попылся газетчик хоть что-либо выведать у Предверхсовета.
— А что… в Москве?
— Нервничают в Москве, товарищ Ярчук.
— Вот это правильно подмечено: в Москве действительно нервничают. И длится этот процесс очень долго. Спешат, а потому нервничают. Но это — в Москве. А нам, в Киеве обитающим, спешить некуда. Мы умеет ждать. В Киеве всегда умели ждать и… выжидать. Нас к этому приучали столетиями: «Не торопиться поперед батьки в пекло, не высовываться, не зарываться…» Всегда было так, что нервничали мы… здесь, в Киеве, решая для себя: «Что там, в Москве, опять происходит?» Теперь же пусть нервничают в Москве.
— Решая для себя, что это происходит у них там, в Киеве… — в тон Ярчуку, продолжил его мысль журналист.
И наградой ему стала загадочная, непостижимая в своем хитросплетении, как сама душа украинца, — улыбка… главы подневольного государства, который почувствовал пока еще слабый и пока еще повевающий пороховой гарью и кровью, запах свободы.
26
Прибыв в Москву, главком Сухопутных войск решил направиться не в Министерство обороны, где должен был бы доложить о своем визите в Киев маршалу Карелину, а в Главное управление комитета госбезопасности. Он прекрасно уяснил для себя, что в гэкачепе старый маршал оказался на вторых ролях, на которые сам же себя, в силу своей совармейской инертности, и поставил.
Мало того, еще вчера генерал армии Банников понял, что шеф госбезопасности Корягин, который и был реальным организатором этого переворота, действиями министра обороны откровенно не доволен. Точно так же, как и сам «маршал маршалов» был недоволен обер-кагэбистом, и всем тем, что он затеял. Ничего не поделаешь, маршал до сих пор так и оставался служакой образца 41-го года, то есть сталинского образца и сталинской закваски. И с этим вынуждены были считаться все, кто с ним соприкасался.
Обладая огромной военной силой и огромной властью, военный министр, в то же время помнил, что вся эта могучая, несокрушимая сила и вся эта власть на самом деле реально подчинена не ему, а генсек-президенту. И потому привык к четким приказам, четким решениям, а главное — к тому, что все основные вопросы решаются где-то там, наверху, а его дело — солдатское. Впрочем, такого же мнения придерживался и Банников.
…То, что в аэропорту, который, на удивление, жил своей обычной жизнью, его встретил не кто-то из штаба Сухопустных войск, а полковник Буров, начальник охраны президентской резиденции в Крыму, поразило Банникова, как громом небесным. Он прекрасно помнил, как именно этот человек мешал их «группе московских товарищей» вести переговоры с Президентом. Именно полковник придавал Русакову уверенности в том, что он все еще находится под охраной госбезопасности и что опасаться ареста ему нечего.
— С чего вдруг?! — буквально прорычал Банников, которому уже само нынешнее появление в Шереметьевском аэропорту Бурова, причем в гражданском облачении, показалось одной из форм издевательства.
