«Ну что может одиночка, да ещё разменявший Пять Двадцаток?» – спросил себя мужчина.
И будто бы в ответ на это забрался в массивный гроб. Потом опустился у края, стараясь не коснуться босых ног обнажённой женщины. Полупроницаемое защитное поле плотно смыкалось вокруг тела: казалось, человек погрузился в тёплую воду. Лишь голова и плечи по-прежнему оставались на холоде.
В длинном и просторном саркофаге можно было улечься подле спящей дамы, не задев её. Покрывшая подушки ткань походила с виду на шёлк, однако под коленями Хармана больше напоминала мягкое металлическое волокно. Загадочное силовое поле переливалось пульсирующей энергией, которая охраняла молодость и, возможно, крепкий сон двойника Сейви.
«А вдруг, если я нырну с головой, – подумалось мужчине, – то, как и она, забудусь веков на пятнадцать? Это решило бы все мои затруднения. А главное – избавило бы от вопроса, что делать дальше».
Присев на корточки, он опустил лицо сквозь полупроницаемую преграду (кожу слегка стянуло), словно пловец, робеющий войти в реку, и очутился на четвереньках прямо над ногами спящей. Нагретый воздух, пронизанный гулом приборов саркофага, окатил тело волнами странной силы, однако грёз не навеял.
«И что теперь?»
В жизни супруга Ады почти наверняка бывали случаи, когда он чувствовал себя столь же неловким; впрочем, даже при усилии память не подбросила ни одного примера.
Лишённый представлений о грехе, современный Харману мир не знал также склонности к насилию. В нём не было ни законов, ни тех, кто мог бы насаждать их среди «старомодных» людей, зато не было и агрессии между представителями разных полов; в близость вступали только по обоюдному согласию. Законы, полиция, тюрьмы – все эти слова девяностодевятилетний впервые вычитал в древних библиотечных томах. Однако негласные правила заставляли каждого невольно беречься дурной славы: никто не желал стать изгоем в крохотной компании, предающейся веселым вечеринкам, танцам и факсам туда-сюда.
К тому же секса хватало на всех желающих, а не желающие встречались крайне редко.
За свои почти полные пять Двадцаток Харман познал многих женщин. И только декаду назад, научившись разбирать таинственные каракули в книгах, он положил конец привычному ритму жизни под девизом: факсуй куда попало – переспи с кем попало. Тогда-то мужчина обзавёлся нелепой идеей, будто на свете есть, может или мог бы существовать некто совершенно особенный, чьи ласки подарят им обоим необычайный опыт, не похожий на то, чем полнилось бытие людей старого образца, – бездумные связи и дружбу, доходившую до постели.
Всё-таки это была дикая мысль. Делиться ею не имело смысла, да Харман и не пытался. Возможно, именно юная свежесть Ады (прошло около семи лет с её Первой Двадцатки, когда они начали заниматься любовью и полюбили друг друга) помогла принять романтические бредни партнёра об исключительных отношениях. Странная пара сыграла даже своеобразную «свадьбу» в Ардис-холле. Из четырёхсот гостей львиная доля посмеивалась над этой причудой, видя в ней лишь новый повод устроить вечеринку; только Петир, Даэман, Ханна и несколько самых близких друзей понимали куда более глубокий смысл происходящего.
«Не думай об этом, иначе никогда не сделаешь того, что, по словам Просперо, должен сделать».
Мужчина стоял на четвереньках над незнакомкой, проспавшей – если верить лживой аватаре земной логосферы – примерно полтора тысячелетия. И он ещё удивлялся, что не готов заняться сексом!
Ну почему она так похожа на Сейви? Старуха была чуть ли не самым интересным человеком, повстречавшимся на пути Хармана, однако дерзкая представительница иного века, никогда не открывавшая всей правды, загадочная, как никто из людей старого образца, никогда не привлекала его как женщина. Мужчине припомнилось её тощее тело в облегающей термокоже.
Конечно, дама, лежавшая перед ним, не оскорбляла взгляда худобой. Многие века не истощили её мускулов. Волосы отливали не иссиня-чёрным, как прекрасные локоны Ады, а очень тёмным каштановым цветом, причём повсюду. Кое-где они блестели, точно медь, в отражённых лучах восходящего солнца, ибо ветер уже рассеял облака над северным склоном горы Джомолунгмы. Харман видел мельчайшие поры на её коже. Соски на грудях смотрелись не розовыми, скорее бурыми. На уверенном подбородке темнела ямочка – в точности как у Сейви. Недоставало только морщин у рта, на лбу и в уголках глаз.
«Да кто же она?» – в пятидесятый раз изумился про себя муж Ады.
«Какая разница! – прокричала часть его разума. – Если маг не соврал, она – та, с кем тебе нужно заняться сексом; та, кто научит тебя всему необходимому, чтобы вернуться домой».
Похищенный потянулся вперёд и чуть опустился на женщину. Та лежала на спине, с руками вдоль боков, ладонями вниз, слегка раздвинув ноги. Ощущая себя последним насильником, Харман правым коленом подвинул левую ногу спящей немного в сторону, а левым – правую. Незнакомка не могла бы открыться ему с большей уязвимостью.
А мужчина ещё никогда не был настолько холоден.
Возлюбленный Ады оперся на руки, оказавшись над распростёртым телом. Затем он вскинул голову, прорвал тихонько гудящее силовое поле и принялся большими глотками пить студёный воздух. Наклонившись, друг Никого в третий раз почувствовал себя так, словно тонет в тёплой воде.
Теперь он опустился на копию Сейви. Дама не шелохнулась. Её длинные тёмные ресницы бестрепетно покоились на щеках, а глаза под веками совершенно не двигались, как это часто бывает у спящих. Сколько раз мужчина замечал неуловимые движения, глядя на лицо спящей супруги, озарённое лунным сиянием…
Ада.
Харман зажмурился и вообразил её – не раненую и потерявшую сознание беженку на вершине Тощей Скалы, какой показала милую красная туринская пелена Просперо, но ту, какой была его супруга последние восемь месяцев в Ардис-холле. Вспомнил, что просыпался по ночам рядом с ней, только бы полюбоваться её безмятежным сном. Ощутил запах чистого женского тела, которым наслаждался в их спальне в древнем особняке.
Кажется, что-то зашевелилось…
«Не обращай внимания. Пока не думай. Просто вспоминай».
Харман позволил себе воскресить в уме их первую близость с Адой. С тех пор миновало девять месяцев, три недели и два дня. Тогда они, путешествуя вместе с Ханной, Даэманом и Сейви, как раз познакомились с Одиссеем у Золотых Ворот Мачу-Пикчу. В ту ночь каждому выделили для отдыха отдельную комнату – вернее, зеленоватый шар, прилипший к оранжевой башне старинного моста: полупрозрачные сферы висели виноградными гроздьями на горизонтальной распорке в семистах с лишним футах над головокружительно далёкими развалинами.
Когда все разошлись по спальням, здорово перепугавшись при виде хрустального пола, как здесь, в гробнице… впрочем, об' этом лучше не надо… Харман прокрался к двери молодой женщины и тихо постучал. Хозяйка впустила гостя, и тёмные глаза её ярко сверкали.
Вообще-то путешественник пришёл побеседовать, а не заниматься любовью. По крайней мере он сам так думал. Однажды Харман уже ранил чувства Ады. Это случилось в Парижском Кратере, в обиталище матери Даэмана Марины, расположенном высоко на бамбуковой башне у края гигантской красноглазой воронки. Зависнув над тысячемильной чёрной дырой, рискуя умереть – или же лишний раз угодить в орбитальный лазарет, – девушка забралась на балкон к любимому. А мужчина ответил: «Нет». Сказал, что им «нужно подождать». И она согласилась, хотя наверняка ни один мужчина прежде не отвергал прекрасную, темноволосую Аду из Ардис-холла.
