– О Зевс, повелевающий грозовыми тучами, – Ахилл старательно изображает смирение, потупив очи, как это часто делали другие в его присутствии, – я расскажу всё, что тебе будет угодно знать. И знай: в то время, когда почти все бессмертные олимпийцы оставили своего повелителя, среди них остался по крайней мере один верный слуга. Но прежде осмелюсь просить об одном благодеянии…
– Благодеянии?! – ревёт бог. – Я тебя так облагодетельствую, что век будешь помнить, если ещё раз откроешь рот без разрешения. Стой и помалкивай.
Великан тычет пальцем в одну из трёх уцелевших стен – ту, с которой рухнул колчан с отравленными стрелами. Поверхность расплывается и заменяется трёхмерным изображением, точно как в голографическом пруду в Большой Зале Собраний.
Сын Пелея смекает: перед ним вид сверху на дворец Одиссея. Вот и оголодавший Аргус. Собака доела хлебцы и ожила настолько, что уползла в тень.
– Гера наверняка оставила бы защитное поле под золотым облаком, – бормочет Кронид. – А его мог снять один Гефест. Ладно, я с ним позже потолкую.
Зевс опять поднимает руку. Виртуальный дисплей перемещается на вершину Олимпа: всюду пустые чертоги, брошенные колесницы.
– Сошли на Землю поиграть с любимыми игрушками, – бубнит себе под нос Громовержец.
У стен Илиона кипит сражение. Судя по всему, силы Гектора теснят аргивян с их осадной техникой обратно к Лесному Утёсу и даже далее. Земля содрогается от оглушительных взрывов. В небе темно от бесчисленных стрел, между которыми носится два десятка летающих колесниц. Над бранным полем блистают, перекрещиваясь, алые лучи и острые зигзаги молний: боги люто бьются друг с другом, пока их любимцы проливают кровь на земле.
Тучегонитель качает головой.
– Нет, ты видишь, Ахиллес? Они же больные, словно кокаинисты или законченные картёжники. Свыше пяти веков миновало с тех пор, как я одолел титанов, этих первых оборотней, низвергнув Крона, Рею и прочих чудовищ в газообразную бездну Тартара; мы развили собственные божественные силы, распределили роли на Олимпе… спрашивается, ради ЧЕГО???
Сын Фетиды помалкивает: недвусмысленного приказа говорить ещё не было.
– ПРОКЛЯТЫЕ ДЕТИШКИ С ИХ БИРЮЛЬКАМИ!!! – рычит Зевс, и герой опять затыкает уши. – От них не больше проку, чем от подсевших на героин или же от сопливых подростков Потерянной Эпохи, уткнувшихся в свои видеоигры. После долгой декады заговоров и тайной борьбы вопреки моему строгому запрету (а сколько раз они замедляли время, чтобы наделить своих любимцев нанотехнической мощью!) эти глупцы не успокоятся, пока не доведут игру до страшного конца, приложив все силы, лишь бы дать победу своей команде! КАК БУДТО, ЧЁРТ ПОБЕРИ, ОТ ЭТОГО ХОТЬ ЧТО-НИБУДЬ ИЗМЕНИТСЯ!!!
Ахиллес уверен: какой-нибудь слабак – то есть любой другой смертный – на его месте уже повалился бы на колени, визжа от боли; впрочем, и быстроногому слегка не по себе от ультразвуковых волн могучего рокота.
– Все как один помешаны. – Рёв Зевса становится более сносным. – Надо было пять лет назад записать их в Анонимных Илионщиков, тогда нынче не пробил бы час расплаты. Но Гера и её союзники перешли все границы.
Между тем Пелид внимательно следит за ходом бойни. Изображение на стене так объёмно, так правдоподобно, что можно подумать, из дома прорублена дверь прямо в шумные, залитые кровью долины Илиона. Ахейцы во главе с неповоротливым Агамемноном явно сдают позиции. Сребролукий Аполлон – похоже, самый опасный среди бессмертных на этом поле сечи, – теснит летающие колесницы Ареса, Афины и Геры обратно к морю, хотя, с другой стороны, это ещё не окончательный разгром. И в воздухе, и на земле картина пока неясная. При виде горячей схватки в жилах героя вскипает кровь: его так и тянет ринуться в бой, бросить своих мирмидонцев в ответное наступление и убивать, убивать, убивать, покуда копыта коней и колёса его повозки не застучат по мраморному полу Приамова дворца, причём желательно, чтобы позади, оставляя багровый след, волочилось привязанное тело Гектора.
– НУ???– грохочет Кронид. – Говори!
– О чём, о Великий Отец всех богов и людей?
– Какого… благодеяния… ты от меня ожидал, сын Фетиды? – осведомляется Громовержец, успевший за время просмотра полностью облачиться.
– Владыка, в награду за то, что я отыскал и разбудил тебя, прошу возвратить жизнь Пентесилее в целебных баках и…
– Пентесилее? – рокочет олимпиец. – Этой северной амазонке? Этой стервозной блондинке, что угробила родную сестру Ипполиту ради своего никчемного трона? Как же она умерла? И что за дело у неё до тебя или наоборот?
Герой скрипит коренными зубами, однако ещё не поднимает пылающего яростью взора.
– Я люблю её, Отец Зевс, и…
– Бог разражается хохотом.
– Влюбился, говоришь? Сын Фетиды, я давно слежу за тобой – как очно, так и на расстоянии, через голографические пруды; помню тебя ещё сопливым юнцом под началом многотерпеливого кентавра Хирона, но ни разу не видел, чтобы ты воспылал страстью к даме. Вспомнить хотя бы девчонку, родившую тебе сына и брошенную, точно бесполезная ноша, когда её мужчину потянуло на подвиги – вернее, на грабёж и по бабам. А теперь он влюбился в безмозглую белокурую тёлку с копьём?.. Так я и поверил!
– Я люблю и хочу, чтобы она была здорова, – сквозь зубы цедит Пелид.
Все его думы занимает чудесный кинжал за поясом. Впрочем, Афина не стеснялась обманывать прежде, и если она солгала насчёт свойств этого клинка… надо быть полным дураком, чтобы пойти против Громовержца. Конечно, мужеубийца уже показал себя кретином, явившись просить Зевса о подобной услуге. Однако он продолжает, не отрывая взора от пола, хотя и сжав руки в кулаки:
– Идя на битву, амазонка получила от Афродиты особые духи…
Кронид опять хохочет:
– Надеюсь, не Девятый Номер! Что ж, дружище, тебя поимели на всю катушку. И как умерла эта бабёнка? Нет, погоди, я сам посмотрю…
Бессмертный машет десницей в сторону экрана; картинка затуманивается, перемещаясь во времени и пространстве. Подняв глаза, герой видит, как обречённые амазонки скачут во весь опор по красным равнинам у подошв Олимпа навстречу гибели. Клония, Бремуза и их сестры по оружию падают, поражённые стрелами и клинками врагов. А потом Ахиллес на экране, метнув надежное отцовское копьё, пронзает Пентесилею насквозь и вместе с крепким конём пригвождает к земле, словно извивающееся насекомое.
– Отличный удар, – грохочет Зевс. – И теперь ты желаешь воскресить её в одном из баков?
– Да, владыка, – отвечает Пелид.
– Ума не приложу, кто тебе рассказал о Чертогах Целителя, – ворчит Громовержец, расхаживая взад и вперёд, – но знай: даже Сороконожке не под силу вернуть к жизни покойника, если тот кратковечный.
– Повелитель, – глухо, упрямо произносит быстроногий, – чары Афины сберегли тело моей возлюбленной от всякого тления, так что ещё возможно…
