Эвмел: Вернее, жертвой прелестей амазонки.
(Менесфей шагает к нему, хватается за клинок.)
Нестор (становясь между ними): Довольно! Или, по-вашему, гордые чада Приама недостаточно быстро нас избивают, чтобы нам ещё и между собой затевать горькие распри? Эвмел, отступи сейчас же! Менесфей, меч в ножны!
Подалир (говорит уже как последний из ахейских врачей, а не как личный доктор Агамемнона): Прежде всего людей истребляет погибельный мор. Ещё две сотни ахейцев погрузились в чертоги Аида. Особенно много жертв среди эпейцев, что защищают южный берег реки.
Поликсен (сын Агасфена, один из вождей эпейцев): Это верно, владыка Нестор. Мы потеряли по меньшей мере двести человек, и ещё тысяча не в силах сражаться, ослабев от болезни.
Дрес (полководец эпейцев, только что возведённый в ранг командира): Нынче утром половина моих людей не отозвались на перекличке, владыка Нестор.
Подалир: И становится только хуже.
Амфий (ещё один недавно повышенный в должности полководец эпейцев): Сребролукий Феб навёл на воинство злую язву, как десять месяцев назад, когда по причине его смертоносных стрел частые трупов костры непрестанно пылали по стану. Это и привело к раздору между Ахиллом и Агамемноном и стало источником всех наших бед.
Подалир: Шёл бы ты знаешь куда со своим сребролуким Фебом! Вечно живущие олимпийцы, и даже Зевс, наслали на нас ужасные казни, а сами бесследно пропали, и вернутся ли – ведомо им одним. Мне-то, впрочем, безразлично. Нет, эти смерти, эта язва – не от гибельных стрел Аполлона. Если желаете знать моё мнение, всё дело в гнилостной жиже, коей люди утоляют жажду. Мы же здесь пьём собственную мочу и сидим на собственном кале. Отец мой Асклепий создал учение о зарождении болезней в грязной воде и…
Нестор: Глубокомудрый Подалир, мы с наслаждением побеседуем об учении твоего родителя, но после. Нынче меня занимает иное: сможем ли мы отражать противника до наступления ночи и что посоветуют военачальники, если, конечно, у них найдётся совет.
Эхепол (сын Анхиза): Предлагаю сдаться на милость Приама.
Фразимед (отпрыск Нестора, столь героически сражавшийся прошлого и третьего дня. Раны его перевязаны, однако мужчина явно страдает от них гораздо сильнее, нежели вчера, в пылу долгой битвы): Сдаться, хрена с два! Сыщется ли меж нами, в сонме аргивян, ещё хоть один, кто избрал бы позорное отречение от борьбы? Подчинись лучше мне, Анхизид, я избавлю тебя от мучений быстрее проворных троянцев.
Эхепол: У Гектора благородное сердце. Державный Приам всегда был великодушен и вряд ли переменился. Некогда я с Одиссеем наведался в Трою для беседы с великим царём, дабы уговорить Елену вернуться к супругу во избежание этой войны. Скипетроносец и его прославленный сын проявили себя людьми благоразумными и честными. Гектор смилуется над нами.
Фразимед: Безрассудный! С тех пор миновало одиннадцать круговратных лет, и сотни тысяч душ отлетели во мрачный Аид. Ты ли не видел вчера пределы хваленого благородства Приамида? Большой Аякс молил о пощаде, заливая лицо слезами. Великодушный Гектор в ответ разрубил ему позвоночник и вырезал сердце. Боюсь, его люди будут к нам столь же милостивы.
Нестор: Я уже слышал толки о том, чтобы сдаться. Но Фразимед изрёк справедливое слово: аргивяне слишком обильно полили кровью троянскую землю, чтобы теперь надеяться на жалость недругов, какой и сами не оказали бы побеждённым. Поникни крепкостенный Илион тремя неделями, а то и десятью годами ранее под нашими ударами, разве не истребили бы мы всякого мужа, достаточно взрослого, чтобы поднять острый меч или верный лук, не закололи бы старцев, породивших на свет наших врагов, не обесчестили цветущих жён, не повлекли бы в горький плен малолетних детей и румяноланитных дев, похитив их свободу, не сожгли бы врата, и пышные чертоги Приама, и красивые храмы неугасным огнём? Однако боги… вернее, судьба… или кто там решает исход войны… они отвернулись от нас. Неразумно ждать от людей, переживших наше вторжение и десять томительных лет осады, пущей милости, нежели мы сами оказали бы им. Нет, если только услышите ропот и разговоры о том, чтобы покориться троянцам, впредь обрывайте подобные речи. Лучше аргивянам умереть на ногах, при оружии, чем на коленях.
Идоменей: По мне, так ещё лучше вовсе не умирать. Есть предложения, как избежать гибели?
Аластор (вождь Тевкра): Обоюдовесельные корабли сожжены. Запасы пищи иссякают, но злая жажда убьёт нас прежде голода. Смертоносный мор ежечасно пожинает богатую жатву.
Менесфей: Мои мирмидонцы ведут иные беседы: сердце побуждает их прорвать фаланги троянцев и уходить на восток, за лесистую Иду, в густые дубравы.
Нестор (кивая): Доблестный Менесфей, не только они помышляют об этом. Но мирмидонцам в одиночку не исполнить задуманного, как и любому нашему колену или племени. Вражеские дружины простёрлись на многие мили, а далее ополчаются союзные рати. Мало того, неприятель ждёт нашего прорыва. Приамовы сыны, верно, уже в недоумении: отчего мы медлим? Тебе, Менесфей, как и всем ахейцам и мирмидонцам, известен железный закон схватки на мечах ич копьях: на каждого мужа, павшего в битве щитом к щиту, придётся добрая сотня зарезанных в спину при бегстве. У нас не осталось ни единой исправной колесницы, а у Гектора – сотни. Его люди загонят нас и перережут, как овец, не успеем достичь и пересохшего русла Скамандра.
Дрес: Так что же, остаться? И встретить лютую смерть нынче или завтра на берегу, при сожжённых останках великих чёрных судив?
Антилох (брат Фразимеда, сын Нестора): О нет, ни слова о том, чтобы сдаться! К сему не преклонится здесь ни единый из нас, у кого целы крепкие яйца! И на берегу нам долго не продержаться, дело может решить одно лишь сражение. Моё слово: прорываться должно всем вместе. Нас тысяч тридцать, двадцать с лишним из коих годны и бежать, и сражаться. Воистину четверо из пяти полягут во прахе подобно закланным овнам ранее, нежели мы достигнем спасительных дубрав у подножия Иды, но и тогда уцелеют четыре-пять тысяч. И пусть половину из них загонят гордые троянцы вкупе с" союзниками, как царская охота травит по лесам оленей, пусть ещё половина из тех, что останутся, не отыщет пути в отчий край из этой проклятой земли, но прочие одолеют винноцветное море и приплывут домой. Мне по душе такая ставка.
Фразимед: И мне.
Тевкр: Любая ставка приятнее сердцу, стоит помыслить, что наши кости истлеют на этом траханом, проклятущем, дерьмогложущем и мочеглотающем поганом берегу.
Нестор: Стало быть, голосуешь за то, чтобы прорываться, о сын Теламона?
Тевкр: Конечно, владыка, мать твою, Нестор, ещё бы не за!
Нестор: А ты, благородный Эпеос, что молвишь? Сонм ещё не выслушал твоих речей.
Эпеос (шаркает ногой и сконфуженно смотрит в пол. Среди аргивян это первый кулачный боец. Долгие годы занятия любимым ремеслом наложили неизгладимый отпечаток на его внешность: блестящая, гладко бритая голова, уши как цветная капуста, приплюснутый нос, неисчислимые шрамы на щеках, у бровей и даже на затылке. Забавно, как моя давняя выходка повлияла и на его судьбу. Так и не стяжав себе славы на поле сечи, Эпеос должен был победить в кулачном бою на погребальных играх в честь Патрокла, устроенных исчезнувшим ныне Ахиллом, а потом руководить сооружением деревянного коня, придуманного хитроумным Одиссеем. Это если бы около года назад я не спутал все карты; а в нынешней, далёкой от Гомера версии громилу выбрали в совет – и только из-за того, что все начальники выше рангом, до Менелая включительно, были убиты): Владыка Нестор, когда противник наипаче уверен в победе, когда шагает по бранному поприщу, убеждённый всем сердцем, что ты всё равно что пропал и уже не восстанешь, тут-то самое время дать ему как следует. Тогда надо врезать ему, оглоушить супостата, сбить с ног и удирать, пока цел. В оное время один боец на моих глазах так и поступил.
