Эллис улыбнулась ему снизу вверх; в расширенных зрачках юной девушки отразилась настоящая женщина.
– Вовсе нет, – зашептала она и ещё усерднее заработала длинным языком.
– Нет, правда, – прибавила Эллис чуть позже, потирая опущенной ладонью взмокшие брюки парня на самом твёрдом месте. – Это называется «пояс-трусы», так что она одета правильно. Колготки ещё не изобрели.
– Молчи. – Сэм закрыл глаза и впился в неё поцелуем, прижимаясь низом живота к игривой ладошке. – Молчи, пожалуйста.
Железное кольцо никак не снималось с округлой кнопки-запонки, носящей, как он узнает позже, название «подвязки», – не поддавалось, и всё тут. Молодой человек то ласкал её между ног, чуя сквозь влажную ткань разгорающееся тепло, то вновь принимался воевать с распроклятой застёжкой.
Эллис хихикнула и шепнула:
– Эта штука снимается целиком.
Когда она так и сделала, Сэм сообразил: им понадобится больше простора. Парень открыл дверь со своей стороны – яркий свет ударил в глаза…
– Сэм!
Он потянулся и отключил верхнее освещение. С минуту парочка не шевелилась, точно два оленя, вдруг ослеплённых фарами. Наконец, расслышав сквозь грохот сердца, как шелестит под ветром листва поздней осени, молодой человек наклонился над ней.
Заминка помогла ему не кончить раньше времени. Попробовав губы подруги, Сэм поглядел на её груди и нежно лизнул. Она привлекла к себе его голову, вновь опустила руку, проворно расстегнула пояс, потом верхнюю кнопку и стремительно, быстрее мысли, дёрнула вниз «молнию».
Трепещущее мужское достоинство показалось на свет без единой царапины.
– Сэм? – прошептала Эллис, когда её спутник буквально завис над ней в невесомости.
Чулки с кальсонами, смятые в ком, давили парню под коленом. Тяжко дыша, он рванул её юбку наверх.
– Что?
– Ты взял… ну, знаешь… ту штучку?
– О, чёрт побери! – рявкнул он голосом юноши, даже и не пытаясь придерживаться роли.
Она хихикнула, но Улисс припал к ней разинутым ртом и прекратил ненужный шум. Сердце заколотилось о рёбра, когда молодой человек пристроился поудобнее, а Эллис раздвинула ноги ему навстречу. Тёмная юбка задралась почти до голой груди, в полумраке машины забелели бледные бёдра, между ними темнел даже не треугольник, а скорее полоска пуха…
– Легче, – шепнула Эллис и протянула руку вниз.
Опытно помяв мошонку, она пробежалась пальцами по всей длине пениса, сжала подушечками пальцев головку и промурлыкала:
– Легче, Одиссей.
– Я… Никто, – пропыхтел любовник.
Она направляла его, ища подходящий угол. Предсеменная жидкость на кончике пениса увлажняла ей бёдра. Юноша чувствовал жар, истекающий из тела подруги.
Тут она сжала его – сильно, однако не чересчур, так, чтобы шестнадцатилетний партнёр ахнул, но не кончил прежде срока.
– Зачем так говорить, – зашептала она прямо в рот, – когда вот это подтверждает обратное?
Эллис привлекла тугую головку к мокрым, набухшим губам влагалища, затем погладила его по щеке. Молодой человек поймал аромат возбуждения, исходящий от пальцев девушки, – и чуть было не испытал оргазм, однако помедлил ещё один бесподобный миг, прежде чем продолжать.
Вспышка озарила небо точно перед машиной, вдали, за экраном кинотеатра для тех, кто за рулём, и она полыхала ярче тысячи солнц. Силуэты в тягучей мускусной тьме обратились в собственные негативы: непроглядная чернота – и чистая белизна. Звука не было. Пока не было.
– Скажи, что шутишь, – возмутился он, пристроившись над юной подружкой так, словно собрался отжиматься, касаясь её всего лишь кончиком твёрдого пениса.
– До города сорок миль, – зашептала Эллис и потянула, верней, попробовала притянуть его поближе. – Ударная волна придёт не скоро, очень не скоро.
Она предложила партнёру свой рот и крепко сжала руками его спину, ягодицы, дёрнула на себя.
Он ещё думал воспротивиться. Но зачем? Парнишка Сэм так разгорячился, что взорвётся после двух-трёх движений внутри изумительной девственной вагины своей милой. Испепеляющая ударная волна, пожалуй, как раз застанет их юные оргазмы. Так вот, оказывается, чего добивалась его не имеющая возраста возлюбленная?
Зарево чуть угасло, но не настолько, чтобы не заискрилась легчайшая пыль пурпурных теней на прикрытых веках подруги. Молодой человек склонился для последнего знойного поцелуя и начал двигаться взад-вперёд.
92
Год после Падения Илиона
Елена Троянская пробудилась после рассвета: ей то ли вспомнился, то ли приснился тревожный вой сирен. Руки привычно зашарили по мягким подушкам, однако её любовник Хокенберри давно ушёл, вот уже больше месяца назад, и только память неуклонно заставляла красавицу каждое утро искать его близости, его тепла. Пора бы завести себе другого. И почему Елена до сих пор этого не сделала, ведь половина уцелевших троянцев и аргивян из Нового Илиона желала её?
Хозяйка позволила рабыням под руководством Гипсипилы искупать и надушить себя. Сегодня она не торопилась. Конечно, апартаменты в отстроенной заново секции подле Колонного Дома у Скейских ворот не шли ни в какое сравнение с её прежним дворцом, а всё-таки жизнь понемногу опять обретала свои прелести. При омовении красавица истратила последние скудные запасы благовонного мыла. Её нынче ждал особенный день. Объединённый Совет решал вопрос об экспедиции в Дельфы. Ради утреннего собрания рабыни облачили госпожу в лучшее платье зелёного шелка и золотые ожерелья.
Странно, по-прежнему странно было видеть аргивян, ахейцев, мирмидонцев и прочих несостоявшихся захватчиков в здании городского совета Илиона. Храм Афины, как и более крупное святилище Аполлона, рассыпался в день Падения, но на его развалинах – чуть севернее главной площади, неподалеку от места, где некогда высился гордый Приамов чертог, покуда боги не стёрли его с лица земли вместе с портиками и колоннами, – троянские и греческие зодчие возвели Новый Дворец.
Не получившее другого имени, это центральное светское здание благоухало древесиной, холодным камнем и свежей краской под ярким солнцем ранней весны. Елена проскользнула внутрь и заняла свое место среди царских домочадцев, рядом с Андромахой, которая мельком улыбнулась вошедшей и вновь обернулась к мужу.
В последнее время все заметили, что тёмно-русые кудри и борода Гектора начали отливать сединой. Большинство горожанок соглашались между собой: это ещё сильнее выделило его среди прочих, если такое вообще возможно. Как и задумывалось, ,лагородный Приамид открыл собрание, поприветствовав троянских сановников и ахейских гостей поимённо.
Здесь был и Агамемнон. Вёл он себя отчуждённо, время от времени обводил окружающих долгим и мутным взором, к которому все привыкли за многие месяцы после Великого Падения, и тем не менее сохранял рассудок настолько, чтобы к нему прислушивались на важных совещаниях. И сундуки в его шатрах по-прежнему ломились от сокровищ.
