Из одноколки выходят четыре войникса – это двухметровые металлические двуногие без шей (головы торчат прямо из тел подобно каким-то наростам), зато с бочкообразными грудными клетками. Пользуясь больше манипуляторами, чем руками-лезвиями, они принимаются собирать загадочный аппарат, между частями которого видны серебристые щупальца с маленькими параболическими проекторами на концах. Завершив работу, войниксы отступают к умолкнувшему паровому экипажу и застывают будто вкопанные.
На берегу, среди хитросплетённых щупальцев, возникает не то человек, не то его проекция: простой контур, который затем обретает видимую материальность. Это глубокий старец в синем одеянии, замысловато расшитом астрономическими символами. При ходьбе он опирается на длинный деревянный посох. Тело слегка мерцает, однако ноги в золотых туфлях оставляют на мокром песке вполне реальные следы. Черты его лица как две капли воды напоминают каменные изваяния на скалах.
Маг тихо бредёт к самой кромке воды, останавливается и ждёт.
В скором времени волны начинают бурлить, и среди небольшого шторма очень медленно вздымается нечто громадное, похожее скорее на остров, чем на живое существо вроде кита, дельфина, морской змеи или бога. По бороздам и складкам чудовищного создания потоками сбегает вода. Оно направляется к берегу. Зеки расступаются, давая существу простор.
Формой и окраской гость из пучины походит на колоссальный человеческий мозг – живой, со множеством извилин; правда на этом подобие и заканчивается. Между складками розоватой плоти мигают десятки пар серых глазок. Вдобавок создание многоруко. Одни конечности – мелкие, с разным количеством хватающих воздух пальцев, – колышутся сверху, словно щупальца анемона в холодных потоках, другие – покрупней, на предлинных стеблях, – тянутся во все стороны от каждой пары глаз, а третьи – это становится тем заметнее, чем дальше существо величиною с дом поднимается над волнами, постепенно выходя на берег, – растут внизу и по краям, с их помощью создание передвигается. Каждая из таких гигантских ладоней – размером с лошадь, их цветовые оттенки варьируются от белёсого цвета личинки до мертвенной серости трупа.
Пятясь по крабьи боком, гигантский мозг заставляет отпрянуть маленьких зелёных человечков ещё дальше, после чего замирает в каких-то пяти футах от старца в синих одеждах, который сначала тоже шагнул назад, позволяя существу расположиться на берегу, но тут же твёрдо застыл, опершись на посох и невозмутимо глядя в ледяные серые глазки гостя.
– Что ты сделал с моим любимым поклонником? – беззвучным голосом спрашивает многорукий.
– Мне больно говорить, но он выпущен в мир.
– В какой из миров? Их чересчур много.
– На Землю.
– На какую? Их тоже слишком много.
– Это моя Земля, – молвит маг. – Настоящая.
Гигантский мозг шумно втягивает слизь всеми отверстиями, запрятанными среди складок. Звук получается мерзкий, как если бы кит сморкался густой от водорослей морской водой.
– Просперо, где моя жрица? Моё дитя?
– Что ещё за дитя? Не ищешь ли ты, злодей, синеглазую шлюху, помесь свиньи и вороны? А может, выброска этой карги, рябого щенка-ублюдка, не удостоенного даже человечьими формами, извергнутого ею на берег моего мира?
Старик любил играть словами: «ворона» звалась по-гречески «sus», а свинья – «korax». Он явно упивался собственным остроумием, и «выбросок» доставил ему ещё одну маленькую радость
– Калибан и Сикоракса. Где они?
– Сучки нет. Пресмыкающееся – на свободе.
– Так мой Калибан ухитрился сбежать из скалы, где по твоей воле томился в заточении много столетий?
– А разве я не сказал? Продал бы ты лишние глазки за пару ушей.
– Скажи, он пожрал уже всех людишек твоего мира?
– Не всех. Пока что. – Маг указывает посохом на каменные изваяния собственной головы. – Понравилось тебе жить пол надзором, рукастый?
Существо насмешливо фыркает морской водой и слизью.
– Ничего, пускай зелёные человечки ещё поработают; потом я нашлю цунами, чтобы утопить их без остатка, а заодно и все твои жалкие шпионские изображения?
– Так почему бы не сделать это прямо сейчас?
– Ты ведь знаешь, я могу, – ухитряется без голоса рявкнуть мозг.
– Знаю, негодяй, – кивает Просперо. – Но, истребив эту расу, ты превысишь меру своего же злодейства. Они близки к совершенству, они – воплощённая верность и сострадание, причём не переделаны из готового материала, как местные божки, появившиеся в мире по твоему чудовищному капризу, а созданы мной от начала и до конца. Зеки – моё творение.
– Тем слаще будет их истреблять. Что проку от бессловесных ничтожеств, хоть и умеющих вырабатывать хлорофилл?
– Может, у них и нет голоса, – говорит старец, – но и немыми человечков не назовёшь. Эти существа общаются при помощи генетически изменённых блоков информации, передаваемой при касании на клеточном уровне. Когда же нужно поговорить с кем-то извне, один из их расы по доброй воле предлагает чужаку своё сердце, после чего умирает как индивид, но поглощается другими, а значит, продолжает жить. Это так прекрасно.
– Manesque exire sepulcris
[18]
, – беззвучно шипит многорукий Сетебос. – Ты попросту вытащил мертвецов из могил. Заигрался в Медею…
[19]
Внезапно мозг поворачивается на ходячих руках и мгновеннно выбрасывает ладонь поменьше на целых двадцать метров от себя. Серовато-белёсый кулак ударяет первого попавшегося зека, пробивает грудную клетку, хватает плавучее зелёное сердце и вырывает его наружу. Безжизненное тело валится на песок. Внутренние соки растекаются по берегу изумрудной лужей. Другие МЗЧ торопятся преклонить колени, чтобы впитать в себя клеточную сущность погибшего.
Сетебос втягивает змееподобную руку обратно, выжимает сердце досуха, как люди выжимают воду из губки, – и с презрением отбрасывает прочь.
– Пусто, как и в его голове. Ни голоса, ни послания.
– Да, для тебя там ничего нет, – соглашается Просперо. – Зато я получил важный урок: никогда не говори открыто с врагами. От этого страдают остальные.
– Так уж им на роду написано. Для того мы их и насоздавали. – Пожалуй, мы желали, держа в руках колки от струн душевных настроить их сердца на свой любимый лад. Увы, твои создания нарушили все законы, Сетебос. Особенно Калибан. Вкруг моего державного ствола обвился он, как цепкая лиана, и высосал все соки…
– На то он и рождён,
– Рождён? – Маг приглушённо смеётся. – Распутная ведьма исторгла его из грязного чрева для самой роскошной жизни – среди жаб, жуков, нетопырей и свиней, когда-то бывших людьми. Поганый выродок ехидны готов был обратить всю мою Землю в гадкий хлев, а ведь я принял вероломную тварь как человека. Ублюдок жил со мной. Из жалости я взял на себя труд о нём заботиться. Невежественный, дикий, он выразить не мог своих желаний и лишь мычал как зверь. Я научил его словам, дал знание вещей, показывал все истинные свойства людского рода… И что за пользу это принесло мне, или миру, или лживому рабу?
