– Заткнись, – выдыхает Пелид.
Три дня тренировок по скалолазанию без пищи стоили ему слишком дорого: нечеловеческая сила покидает тело, утекая прочь, словно вода из решета. Ещё минута, и герой ослабит хватку… или убьёт божество.
– Откуда у тебя этот нож, кратковечный? – осведомляется истекающий ихором бородач.
– Его мне доверила дева Паллада.
Ахиллес не видит причин для обмана и, кроме того, в отличие от некоторых – от многоумного Одиссея, к примеру, – вообще никогда не лжёт.
– Вот как, Афина? – хмыкает покровитель огня. – Наиболее любезная моему сердцу богиня.
– Да, я наслышан, – отзывается сын Пелея. Он и впрямь осведомлён о похождениях Гефеста, который вот уже не одно столетие домогался к лазурноокой, тщетно пытаясь овладеть ею. Однажды бог был настолько близок к успеху, что деве пришлось отпихивать распухший член от своих лилейных чресел – греки стыдливо использовали это слово, говоря о женском половом органе, – и успела-таки отпихнуть, когда бородатый калека окатил её бёдра горячей спермой. В юности Ахиллес узнал от кентавра Хирона, своего названного отца, немало историй, в которых клок шерсти erion, использованный богиней, дабы утереть семя, и пыль, куда оно упало, сыграли весьма любопытную роль. Как мужчина и величайший воитель на земле Пелид немало сказателей, певших о «брачной росе», herse или drosos на языке его родного острова, однако эти слова означали ещё и новорожденного младенца. Поговаривали, что немало смертных героев, и даже сам Аполлон, явились на свет из окроплённой семенем шерсти или горстки праха.
Впрочем, теперь не время для подобных россказней. Да и силы Ахиллеса почти на исходе, надо бы поберечь дыхание.
– Отпусти, я тебе пригожусь, – пыхтит Гефест. – Мы же с тобой как братья.
– Почему это? – хрипит сын Пелея.
Он уже решил: если придётся дать волю этому калеке, лучше сразу кинжал, которым можно по-настоящему убить Бога, вонзить ему в шею, загнать поглубже в череп, насадить на лезвие мозги, а потом извлечь их наружу, точно рыбу на гарпуне из ручья.
– Когда после Великой Перемены я был выброшен в море, дочь Океана Эвринома и твоя мать приняли меня в свои недра, – хрипит покровитель огня. – Я бы захлебнулся и утонул, не спаси меня дражайшая Фетида, дочь Нерея. Так что мы почти что братья.
Ахилл молчит.
– Даже не просто братья, – сипит бессмертный. – Мы ещё и союзники.
Быстроногий упорно не раскрывает рта, не желая обнаруживать подступающую слабость.
– Да, союзники! – выкрикивает Гефест, чьи рёбра хрустят одно за другим, будто молодые деревца на морозе. – Моя любезная мать Гера терпеть не может Афродиту, а ведь эта бессмертная сучка – и твой враг тоже. И если, как утверждаешь, моя дражайшая возлюбленная Афина доверила тебе некое поручение, то у меня единственное желание – помочь всем, чем смогу.
– Отведи меня к целебным бакам, – с трудом выдаёт Ахиллес.
– К целебным бакам? – Кузнец глубоко вздыхает, почуяв, как слабеет хватка. – Тебя же сразу поймают, о сын Пелея и Фетиды. Олимп охвачен пламенем хаоса и гражданской войны, потому что Зевс куда-то пропал, но в лазарете по-прежнему выставлена охрана. Ещё даже не стемнело. Лучше стань моим гостем, выпей, поешь, освежись, а под покровом глубокой ночи я сам перенесу тебя прямо к бакам, когда поблизости будет только жуткий Целитель и пара уснувших стражников.
«Еда?» – проносится в голове героя. Сказать по чести, драться ему сейчас и впрямь не с руки, тем паче заставлять кого-то воскрешать Пентесилею, так что подкрепиться действительно не помешает.
– Уговорил, – ворчит быстроногий и разжимает могучие бёдра, заодно убирая клинок Афины за пояс. – Тащи меня в свой чертог на вершине Олимпа. И без выкрутасов, понял?
– Конечно, без выкрутасов, – свирепо рычит бородач, ощупывая синяки на животе и переломанные рёбра. – Ну и денёчки пошли, никакого почтения к бессмертному! Держись за мою руку, и квитируемся отсюда.
– Минутку. – Ослабевший Пелид еле находит силы, чтобы взвалить на плечо тело Пентесилеи.
– Ну вот, – говорит он, хватая волосатое предплечье бога. – Можем отправляться.
34
Войниксы напали чуть позже полуночи.
После ужина, который она помогала готовить и подавать на столы для множества колонистов, Ада направилась на самую тяжёлую работу – рыть заградительные канавы. Изис, Пеаен, Лоэс и Петир – те, кто знал о будущем ребёнке, – убеждали хозяйку Ардис-холла не оставаться снаружи, на снегу и холодном ветру, но молодая женщина не поддалась на уговоры. Это была затея Хармана и Даэмана – выкопать огненные рвы в сотне футов от частокола, с внутренней стороны, наполнить их бесценным ламповым маслом и поджечь, если твари преодолеют наружные заграждения. И как же сейчас не хватало Аде поддержки этих неистощимых выдумщиков!
Ослабев от усталости, она всё никак не могла воткнуть отточенную лопату в заиндевелую землю и потому тайком утирала слезы досады, дожидаясь, пока Эмма или Греоджи взломают отвердевшую грязь, чтобы самой поднять и откинуть ледяные комья подальше. Хорошо хотя бы, что все трудились в потёмках и почти не смотрели по сторонам. Застань её кто-нибудь плачущей, женщина от стыда разревелась бы в голос. Когда из приёмной особняка, где шли работы по укреплению первого этажа, появился Петир и вновь попросил хозяйку Ардиса по крайней мере вернуться в дом, Ада, не кривя душой, ответила, что предпочитает остаться среди сотен других. Физический труд и близость такого множества людей, по её словам, поднимали дух и отвлекали от гложущих мыслей о Хармане. И это была чистая правда.
Около десяти часов вечера рвы кое-как докопали – пять футов в поперечнике, меньше двух в глубину – и застелили целлофановыми пакетами, которые на прошлой неделе доставили из Чома. В передней выстроились наготове канистры с дорогим ламповым маслом – «керосином», как называл его Харман.
– А что будет потом, когда мы за две-три минуты истратим годовой запас топлива? – спросила Анна.
– Останемся в темноте, – пояснила Ада. – Зато живыми.
Положа руку на сердце, в последнее не очень-то верилось. Ведь если войниксам удастся прорваться за внешний периметр, вряд ли невысокая стена пламени (а нужно ещё успеть поджечь) остановит и отпугнёт серых тварей. И хотя Даэман и Харман лично помогали составлять план укрепления дверных проёмов особняка, продумывали размеры тяжёлых внутренних ставен для окон первого и второго этажей (работа над ними продолжалась уже три дня и, по словам Петира, близилась к завершению), хозяйка Ардиса и в эту последнюю меру не слишком верила.
Когда канавы дорыли и у частокола удвоили стражу, когда назначили ответственных за наполнение рвов и поджигание горючего, когда раздали все новые винтовки и пистолеты (оружие досталось каждому шестому колонисту: огромное достижение по сравнению с жалкой парой стволов, как было прежде) и Греоджи кружил по воздуху на соньере, осматривая окрестности, только тогда будущая мать вошла в особняк и предложила Петиру свою помощь.
