Ахеец не проявляет любопытства, услышав о загадочных наградах. Вместо этого герой изрекает:
– Достойно ли твой отец показал себя на поле брани, сын Дуэйна?
– Думаю, да. Двадцатого мая тысяча девятьсот сорок пятого года он дважды был ранен в течение одной лишь битвы за место под названием Шугар-Лоаф-Хилл на острове Окинава.
– Не знаю такого острова.
– Ну да, это же очень далеко от Итаки, – поясняет Хокенберри.
– И много людей там было?
– На стороне отца – сто восемьдесят три тысячи, готовых ввязаться в бой. – Теперь и схолиаст внимательно глядит на звёзды. – Более тысячи шестисот кораблей доставили его армию к берегам Окинавы. Их поджидали сто десять тысяч неприятелей, окопавшихся в скалах, в пещерах и среди кораллов.
– А город для осады? – С начала разговора в глазах Одиссея впервые появляется интерес.
– Настоящий город? Нет… – отвечает учёный. – Это было всего лишь одно сражение в большой войне. Враги собирались убивать наших людей, чтобы не отдавать в их руки родную землю. А кончилось тем, что наши люди принялись убивать их всеми доступными средствами: заливали пещеры огнём, погребали островитян заживо. Товарищи моего отца лишили жизни более ста тысяч японцев из ста десяти тысяч. – Хокенберри отхлёбывает вина. – Видишь ли, нашими противниками были японцы.
– Блестящая победа, – одобряет сын Лаэрта. Собеседник издаёт неопределённый звук.
– Ты здесь называл цифры, – произносит аргивянин. – Армия, корабли… Совсем как наша осада Трои.
– Да, очень похоже, – соглашается схолиаст. – Особенно что касается жестокости схваток. Рукопашные, днём и ночью, под дождём и в грязи…
– Но твой отец вернулся с богатой добычей? Золота привёз, красивых наложниц?
– Только самурайский меч – клинок, принадлежавший вражескому офицеру. Правда, он так и не достал трофей из чемодана, чтобы показать мне.
– Должно быть, многие из его товарищей отлетели в глубины Аида?
– Американцев, если считать сражавшихся и на море, и на суше, погибло двенадцать тысяч пятьсот двадцать. – Тренированный ум исследователя и сердце сына без труда подсказали нужные цифры. – Ранения, опять же с нашей стороны, получил тридцать три тысячи шестьсот тридцать один человек. Вражеская армия, как я уже говорил, потеряла сто тысяч убитыми, многие тысячи были похоронены заживо или сгорели в пещерах и норах, куда они зарылись, чтобы дать отпор.
– У стен Илиона пало более двадцати тысяч ахейцев, – замечает Одиссей. – Троянцы с почестями сожгли на погребальных кострах по меньшей мере столько же защитников города.
– Ну да. – Губы Хокенберри трогает слабая улыбка. – Но это за десять лет. А битва на острове Окинава длилась девяносто дней.
Наступает молчание. «Королева Мэб» поворачивается вокруг оси, величественно и грациозно, словно гигантское животное, плывущее по морю. На мгновение мужчин заливает волна ослепительного света, и они прикрывают глаза ладонями, а потом возвращаются звёзды.
– Странно, что я не слышал об этой войне, – произносит грек, передавая схолиасту новый мех с вином. – И всё-таки ты должен гордиться своим отцом, сын Дуэйна. Ваш народ наверняка почитает доблестных победителей как богов. Сидя у очагов, потомки будут веками тешить свою душу хвалебными песнями об их славных деяниях. Внукам и правнукам героев никогда не забыть имена достойных мужей, бившихся там и сложивших головы, сладкоголосые аэды особо воспоют каждый поединок…
– Вообще-то, – учёный надолго прикладывается к питью, – почти никто из моих сограждан уже и не помнит о том сражении.
– Ты слушаешь? – передаёт Манмут по личной связи.
– Да.
Орфу с Ио в обществе прочих высоковакуумных моравеков трудится на внешней обшивке судна – разыскивает и устраняет мелкие повреждения от столкновений с микрометеоритами, солнечных вспышек и следы детонации водородных бомб. Конечно же, на корпусе можно работать и во время взлёта или снижения – за последние две недели гигантский краб успел побывать снаружи несколько раз, перемещаясь по узким переходным мостикам и лестницам, оборудованным специально для этой цели, – но иониец предпочитает работать в условиях нулевой гравитации, нежели, по его собственному выражению, ползать по фасаду взлетающего стоэтажного дома с полным ощущением того, что корма корабля находится где-то внизу.
– Судя по голосу, Хокенберри здорово набрался, – замечает Орфу.
– По-моему, так и есть, – отзывается Манмут. – Вино довольно крепкое. Это напиток Медеи, воспроизведённый по распоряжению Астига-Че на основе образца из амфоры, которую мы «позаимствовали» в подвалах Гектора. Наш знакомый схолиаст годами распивал с троянцами и греками нечто похожее, но почти наверняка в умеренном варианте: ахейцы намешивают в кубки больше воды, чем вина. Иногда они черпают её из моря или же добавляют «отдушку» вроде смирны.
– Вот это я называю варварством, – рокочет иониец.
– Так или иначе, – передаёт маленький моравек, – Хокенберри не ел ни крошки со времени последнего приступа космической болезни, а пить на тощий желудок – не лучший способ сохранить голову трезвой.
– Похоже, вечером нас ожидает новый приступ, – злорадствует гигантский краб.
– Если что, сам понесёшь ему пакеты, теперь твоя очередь. С меня хватит.
– Вот чёрт, я бы с превеликим у довольствием, – сокрушается Орфу, – да только боюсь, коридоры в людском пассажирском отсеке окажутся для меня тесноваты.
– Погоди, – перебивает его Манмут. – Лучше послушай.
– Ты любишь игры, сын Дуэйна?
– Игры? – переспрашивает учёный. – В каком смысле – игры?
– Ну, те, что устраивают под праздник или на похоронах, – поясняет Одиссей. – Я имею в виду забаву, которой мы усладили бы сердца, когда исчез Патрокл, если бы только Ахилл согласился признать любимого друга мёртвым и позволил провести обряд как положено.
Помолчав с минуту, Хокенберри наконец произносит:
– Это ты сейчас про диски, копья и всё в таком роде?
– Ага, – кивает Лаэртид. – Плюс колесничные гонки, бег взапуски, борьба и кулачный бой.
– Видел я ваши кулачные состязания – там, на берегу, перед чёрными кораблями, – почти без запинки выговаривает учёный. – Мужчины дрались, обмотав ладони ремнями сырой воловьей кожи.
Ахеец громко смеётся.
– А чем же ещё, сын Дуэйна? Прикажешь цеплять им на руки большие мягкие подушки?
Схолиаст пропускает вопрос мимо ушей.
– Тем летом на моих глазах Эпеос измолотил до крови дюжину человек, переломал им рёбра и сокрушил челюсти. Он принимал каждый вызов, боролся чуть ли не с полудня и закончил уже после восхода месяца.
Одиссей ухмыляется.
– Я помню те состязания. Соперников было не счесть, но сын Панопея превзошёл искусством и лучших.
