Разведчикам, привыкшим смотреть на вещи прямо, было невмоготу видеть вакханалию очковтирательства и по приказу сверху даже принимать в ней участие. Начать с того, что сигнал тревоги обязательно подавался после 6 часов утра или около того. Всем было ясно, что война может начаться, коли того захотят противники, в любое время, но в Москве метро начинает работать в 6 утра и раньше проводить тревогу просто невозможно: добраться на работу не на чем.
Сам процесс сбора занимал вдвое больше времени, чем полет ракет супостатов. Потом еще с час мы упаковывали в мешки дела, подлежащие первоочередной эвакуации. Предполагалось, что у подъезда нас ждут машины с урчащими моторами, которым еще надо не меньше часа, чтобы выбраться из зоны возможного поражения. Работники тем временем должны были укрыться в специальных убежищах, которые язвительно называли «братскими могилами», поскольку они, по расчетам, не выдержали бы и десятой части нагрузки в результате ядерного взрыва. Мест в бомбоубежищах на всех не хватало, всем не попавшим туда рекомендовалось: «Закрыть документы в сейф, взять партбилет, паспорт и удостоверение личности, покинуть здание и укрыться в складках местности». Ясно, что вся эта чушь была основана на допотопных представлениях о войне и полном невежестве в вопросах, связанных с последствиями ядерного нападения.
Нам было известно, что эти «сатанинские игрища» проводятся регулярно по всей стране. Каждое ведомство, каждый обком партии создавал свою подсистему, строил свои «братские могилы». Только однажды, будучи по делам в Бресте, в беседе с первым секретарем обкома партии Соколовым я с удовлетворением узнал, что он категорически воспротивился строительству так называемых убежищ и направил все выделенные средства на сооружение хранилищ сельскохозяйственной продукции. Главным аргументом, которым он обосновывал свою позицию, было полное несоответствие технических характеристик убежищ реальным параметрам ядерной войны. Нормальный разум простых людей не мог смириться с мобилизационной паранойей. Однажды во время туристического круиза на красавце теплоходе по мариинской системе меня пригласили попариться в сауне. За стаканчиком пива между заходами в парилку меня кто-то из офицеров команды спросил: «А знаете, где мы устроили баню?» Я изобразил вопросительное недоумение. «В морге! Да, да, не удивляйтесь. Этот отсек корабля, мобилизационное предназначение которого – служить плавучим госпиталем, должен быть оборудован для морга. Но мы решили, что, пока дело до войны не дошло, попаримся лучше в свое удовольствие».
А самые большие верхи тем временем создавали для себя такие глубокие и дорогостоящие долговременные убежища, что подтолкнули американцев на разработку специальных ядерных боеприпасов, способных проникать на большую глубину. Казалось бы, здравый смысл должен восстать против очевидной нелепости. Западные страны, до которых доходили сведения о наших планах гражданской обороны, давали им однозначную оценку: «Если русские создают у себя подземные укрытия, значит, они готовятся к нанесению первого удара, к войне». Секретность, окружавшая эти программы, не позволяла нам даже пропагандистски защищать их. Документы мобилизационных подразделений имели гриф «Особой важности. М». Это порождало еще большее недоверие к нам.
Мы сами уже много лет изгалялись над китайской программой строительства подземных сооружений на случай войны, причем иронизировали как раз по поводу их примитивности и ненужности. Неужто наша пресса была разумнее и прозорливее, чем само руководство страны, которое повторяло след в след китайский опыт, только с большими затратами? Выходит, что да!
Притчей во языцех у нас всегда была нехватка хранилищ для сельхозпродукции. «Вот, – думали мы, – направить бы все стройматериалы, израсходованные на убежища разного типа, на сооружение элеваторов, овощехранилищ… Сколько металла, цемента, дорогого оборудования навек закопано в сырую землю из-за извечного головотяпства власть имущих, нежелания их ценить народную копейку, из-за отсутствия контроля над государственной казной». Должен честно признаться, что так или примерно так мыслили все офицеры и руководители разведки, не скрывавшие своего негативного отношения к мобилизационному «липачеству», но ни у кого не нашлось мужества открыто и публично выступить против него. Все молчаливо играли в мерзкую расточительную игру.
Информационно-аналитическое слежение за развитыми странами капиталистического мира – США и Западной Европой – имело свои особенности. Их внутриполитическая стабильность, экономическая устойчивость, социальная консервативность не внушали опасений, мы не думали, что там могут произойти какие-то неожиданные по своей глубине и последствиям перемены. Внутриполитическая проблематика этих стран стояла на втором плане нашего интереса, основное же внимание уделялось внешнеполитическому курсу. При каждых очередных выборах глав государств или парламентов мы прежде всего внимательно изучали внешнеполитические разделы программ претендентов или основных политических партий, пытаясь вычленить все различия и определить наше отношение к ним.
Тогдашнее высшее партийно-государственное руководство проявляло несколько гипертрофированный интерес к тому, кто лично одержит победу. Оно невольно переносило кремлевское понимание роли личности на другие государства и строило на этом многие расчеты, питало надежды. Прямые телефонные линии, конфиденциальные встречи и переговоры, доверительные каналы связи через особых эмиссаров создавали впечатление, что наши руководители могут тет-а-тет решать крупные межгосударственные вопросы. Поэтому почти «дежурным блюдом» был заказ на прогностический документ о предполагаемом исходе выборов в той или иной стране. Несмотря на всю искусственно поддерживаемую иллюзию неопределенности исхода выборов, наша разведка практически не испытывала никаких затруднений, чтобы точно назвать победителя. Наши прогнозы по США и Западной Европе за все годы, что мне довелось возглавлять информационно-аналитическое управление, ни разу не были ошибочными. Мы даже бравировали своей прозорливостью и вызывали, может быть, кое у кого неприязнь. Бывали случаи, когда начальники секретариата Андропова начинали оспаривать наши прогнозы, они ведь первыми читали наши документы. Исчерпав все аргументы, мы предлагали просто поспорить на шампанское. Расходоваться на шампанское нам не пришлось ни разу.
В странах, где установились и давно укрепились демократические системы управления, анализ политической линии исполнительной власти представляется делом трудоемким, но достаточно благодарным в том смысле, что полученные результаты будут близки к объективно неизбежным. В формировании политики принимают участие очень многие структуры: научно-исследовательские центры, политические партии и их аппараты, общественные организации, парламенты, пресса и т. д. Трудоемкость определяется тем, что для получения правильного вывода приходится изучить очень много факторов, учесть вес и авторитет каждого из них, наложить результаты на особенности характера главы исполнительной власти. Политическая кухня в большой степени открыта для экспертов и аналитиков. В работе приходится сталкиваться скорее с феноменом переизбытка информации, нежели с ее нехваткой. Никаких особых «золотых ключиков» в виде секретных решений, документов, которые перевернули бы с ног на голову наше понимание политической жизни в демократических странах, мы найти не могли. Роль политического лидера в демократической стране полностью соответствует концепциям работы В. Плеханова «Роль личности в истории». Лидер действительно выражает взгляды и настроения большинства общества. Здесь мы не вдаемся в рассуждение, каким образом эти взгляды и настроения формируются. А у нас в СССР, в России, как и во многих странах «третьего мира», роль личности в политике всегда преувеличена, иногда до драматических и даже трагических масштабов. Потому-то и характерны для нашей политики волюнтаристские шараханья, произвол и непредсказуемость. Потому и не доверяют многие страны нашим декларациям, клятвам и заверениям.
