По возвращении я доложил лично Чебрикову свои выводы, суть которых сводилась к тому, что сформированные новые общественно-политические структуры вроде «Саюдиса», народных фронтов и др. ведут дело к полному отрыву республик от Советского Союза, к восстановлению буржуазных порядков. Бездеятельность центральных властей, отсутствие ясности в их позиции парализовывали активность тех сил, которые имелись в каждой республике и которые убежденно выступали за сохранение Советского Союза. В качестве предложения о возможной линии поведения я сформулировал мнение о необходимости предоставления этим республикам реального хозрасчета, при котором они сохранили бы полную независимость в хозяйственном развитии, не разрывая связи с Союзом. Поскольку главным содержанием программы оппозиционных сил был протест против «экономического ограбления» региона, то следовало бы дать этим республикам определенную свободу. Предлагалось предоставить им особый статус автономии, наподобие того, которым пользовалась Финляндия в составе Российской империи. На такой основе можно было сплотить значительные общественно-политические силы и удержать от разрыва союзные отношения. Непринятие энергичных мер грозило нарастанием жестко сепаратистских настроений со всеми вытекающими последствиями.
Каково же было мое удивление, когда я узнал об оценках ситуации в Прибалтике, сформулированных А. Н. Яковлевым, съездившим туда чуть позже! Из его слов вытекало, что ничего тревожного в регионе не происходило, что общественно-политические структуры были ориентированы на поддержку «перестройки», никакой угрозы целостности СССР не было. Любой непредубежденный наблюдатель мог увидеть опасные для СССР политические метастазы, и только Яковлев рисовал совершенно неадекватную реальности картину. Предположить, что он не видел реалий, невозможно.
Судьбе было угодно свести меня с ним вторично в эти годы. Речь идет не о личных встречах, а о параллельных оценках ситуаций. В конце 1989 года назначенный уже председателем КГБ Крючков распорядился, чтобы я выехал в ГДР и использовал все имевшиеся возможности, дабы вынести заключение о перспективе сохранения ГДР как независимого государства – союзника СССР. Год этот, как известно, стал фатальным в истории ГДР, которая только что, в октябре, отметила 40 лет со дня своего создания. По случаю этой даты в Берлин приехал Горбачев, принеся сюда кометный хвост «перестройки». Э. Хонеккер, сторонник сохранения твердой системы, называемой командно-бюрократической, был изолирован, а вскоре устранен с поста руководителя партии и государства. Началась чехарда политических временщиков, усилился напор по всем каналам из Западной Германии, 9 ноября 1989 г. была открыта государственная граница. В этот день газеты вышли с уникальными полосами, на которых было написано всего два слова: «Спасибо, Горби». Ни о какой демократизации или социалистическом обновлении речи не шло, хотя Горбачев и наша печать именно об этом и твердили.
Прибыв в Берлин, я связался с нашим представителем, генералом Анатолием Георгиевичем Новиковым, умным и честным солдатом и прекрасным человеком. Вместе с ним мы составили план работы и начали энергично собирать информацию. Опять бесконечные беседы, бессонные ночи, встречи, встречи, встречи. Наконец настало время докладывать в центр о наших выводах. Они были суровыми и не оставлявшими никаких сомнений. Мы с Новиковым (телеграмму мы подписывали вдвоем) сообщили в центр, что никаких шансов на сохранение ГДР в качестве самостоятельного, суверенного государства – члена Варшавского пакта нет, равно как практически – нет и шансов на сохранение в ГДР социалистического строя. Националистические страсти захватили полностью страну, политическое руководство, состоящее из новых людей, не может овладеть ситуацией.
Мы рекомендовали избавиться от всяких иллюзий и начать планировать наши практические шаги, в том числе касавшиеся пребывания нашей армии и экономических отношений с ГДР, исходя из реальной обстановки. Нам достоверно известно, что эта телеграмма легла на стол Горбачеву. Буквально через пару дней после ее отправки в Берлин прибыл А. Н. Яковлев. Не исключено, что телеграмма могла послужить поводом для его приезда, потому что ранее он не планировался. Я по газетам видел, что Яковлев ходил буквально по тем же кабинетам, где тремя днями раньше побывали и мы (правда, у нас круг контактов был значительно шире), подолгу беседовал с нашими дипломатическими представителями. Но когда пришлось знакомиться с изложенными на бумаге с результатами его поездки, то пришлось подивиться вялости, размытости, уклончивости формулировок.
Политическое руководство оказалось неготовым к стремительному крушению социализма в странах Восточной Европы, хотя сигнал об этом дал сам Горбачев, поехавший в декабре 1988 года на сессию Генеральной Ассамблеи ООН и, как всегда, не удержавшийся от соблазна выдать новую «инициативу», заявив об отмене «доктрины Брежнева». Я уже говорил, что «доктрина Брежнева», если иметь в виду использование военной силы для поддержки социалистических порядков в странах Восточной Европы, была на деле отменена за восемь лет до этого, когда мы отказались поддерживать силовыми методами военное положение в Польше. И это не было исключением. В мае 1993 года в мексиканской газете «Соль де Мехико» появилось интервью с Раулем Кастро, который рассказал, что именно в 1980 году, во время его пребывания в Москве, он был приглашен на встречу с группой членов политбюро, которые жестко и открыто заявили ему, что Советский Союз не станет воевать за Кубу и что кубинцам впредь надо полагаться на собственные силы. Весь 1989 год был годом крушения социалистических режимов в Восточной Европе. Ни Горбачев, ни кто-либо другой не сделали никакой попытки скоординировать свои усилия на согласованной программе перестройки. Клич был один: «Спасайся, кто как может!» Не спасся, как известно, никто.
Прощание с разведкой
Пребывание в кабинете заместителя начальника разведки в Ясенево становилось невыносимо тягостным. Очевидная ненужность всяких наших усилий, бессилие при виде рушащихся позиций государства, особо острая боль от легкопросматриваемой перспективы национального унижения, распада, лживость и пустопорожность бесчисленных выступлений так называемых членов руководства – все это угнетало. Поэтому я с радостью прочитал полученное мной через друзей письмо бывшего адъютанта генерала Омара Торрихоса – лейтенанта Хосе де Хесуса Мартинеса, который приглашал меня в Панаму от имени фонда Торрихоса. Правда, между строк легко прочитывалось, что командование Национальной гвардии в лице генерала Антонио Норьеги выражает заинтересованность во встречах со мной для двусторонних консультаций. Понимая, что для разведки в Панаме уже не остается особых интересов, я переговорил с представителями МИД, Министерства внешней торговли, Министерства рыбного хозяйства, руководителями Аэрофлота. У меня набрался объемистый пакет вопросов, практическое решение которых могло бы дать нашей стране прямую выгоду. В правительстве решили, что, располагая довольно солидными связями в Панаме, я сумею провести переговоры успешнее, чем действовавшие до того представители различных ведомств. Получив «добро», я отправился за океан.
Мой план был прост: договориться в принципе об установлении дипломатических отношений между СССР и Панамой или, на худой конец, открыть консульства, чтобы заработал нормальный постоянный канал межправительственных отношений. Далее предполагалось достичь соглашения о ремонте наших рыболовных судов в панамских мастерских, дабы не гонять их за тридевять земель в базы приписки. За ремонт наши рыбаки были готовы платить частью своего улова, надо было только оговорить наше право торговать рыбой.
