Что касается повара Мануэла, то он и впрямь совсем обленился, благо ему не нужно было даже ходить на торг за продуктами — все доставлял подьячий. Толстяк-повар был похож на низкую бадью с ручками и мог спать сутками, как сурок. Спрятавшись в поварне за большим котлом, который всегда был теплым, и улегшись на старый овчинный тулуп, он храпел так, что дрожали стены дома.
— Эй, кто там! — позвал Антонио де Фариа. — Уснули, сучьи дети! Ну-ка, живо сюда!
Прибежал один из слуг, парень лет двадцати пяти по имени Луис.
— Скажи Мануэлу, пусть поторопится с обедом. А пока принеси нам вина. Да не того, что московит привез! А возьми запечатанный кувшин, который стоит в моей комнате.
— Слушаюсь, сеньор… — Слуга скрылся за дверью.
— Почему такой грустный? — спросил де Фариа.
— А чему радоваться? В Москве мы находимся почти два месяца, а так до сих пор ничего и не сделали.
— Ну не скажи… — В комнате появился Луис с кувшином вина, и Антонио де Фариа умолк; когда слуга ушел, он продолжил: — Ты теперь будешь в большой чести у русского государя. А там, гляди, и этого Стефана де Мулена найдем. Так что не вешай нос, старый дружище! Мы еще ого-го! — себя покажем. Испей вина, это превосходная романея. — Антонио де Фариа вдруг весело хохотнул. — Царская романея. Знаешь, как она мне досталась?
— Откуда мне знать?
— Виночерпий великого князя расщедрился. Я только намекнул этому боярину, что царскому спасителю хотелось бы и дома выпить такого доброго вина за здоровье Иоанна Васильевича, как он тут же притащил мне целый кувшин. Печать-то, смотри, чья — государева, с двуглавым орлом.
— Смотри, твои шутки в Московии могут стоить тебе головы. Тут с этим делом просто.
— У нас еще проще. Напишут на тебя донос — и считай, что ты уже на том свете.
— Тише! — прошипел Фернан Пинто. — И у стен есть уши.
Антонио де Фариа с пониманием кивнул, и они принялись смаковать и впрямь превосходную густую романею.
Своему бывшему капитану про задачу, которую поставил перед ним глава Общества Иисуса, Пинто не сказал ни слова. Она была весьма необычной, трудно выполнимой, а потому интересной и захватывающей. Нужно отдать должное Диего Лайнесу — лучшего исполнителя его замыслов, чем Фернан Мендес Пинто, побывавшего в разных переделках путешественника, знатока многих языков и обладателя хорошо подвешенного языка и несомненного литературного таланта, найти было трудно.
— Чем занимается твой Митка? — спросил Пинто.
— Бегает. Этот малый был бы неплохим пиратом. Я к нему даже привязался. Стоит мне шепнуть, и он кого хочешь посадит на нож. Лишь бы денежку платили.
— А потом сдаст тебя с потрохами.
— Ну, когда дело касается пыток, то на дыбе и немой заговорит.
— Что да, то да…
Едва накрыли на стол, как в комнату вошел один из солдат. Это был командир маленького отряда стражи. Сурово глянув на сеньоров, он доложил:
— Там пришел московит, этот… подьячий. — Незнакомое слово далось ему с трудом. — Просит срочно принять.
— Почему такие предосторожности? — поинтересовался Фернан Пинто. — По-моему, раньше он входил к нам без доклада.
— Несколько дней назад мы заметили, что возле дома начали прохаживаться какие-то подозрительные люди, — доложил солдат. — Нужно поостеречься.
— Что ж, все верно, это твои заботы. А подьячего проси, пусть войдет.
Афанасий Пуговка был сама предупредительность. Он сиял, как красное солнышко. Судя по одежде, подьячий снова явился к испанцам с важным известием. Догадка подтвердилась: следующего дня великий князь приглашал боярина Фернана Пинто — боярина! — и его компаньона Антонио де Фариа отобедать.
Исполнив официальную часть визита, подьячий воровато оглядел накрытый стол и плотоядно облизал губы — он всегда был голодным. Похоже, и время визита он выбрал не просто так — Афанасий хорошо знал, что этот час у гишпанцев обеденный.
— Милости просим, — приветливо сказал Фернан Пинто, обрадованный приглашением царя московитов до глубины души; неужели его желаниям суждено сбыться?!
Долго упрашивать подьячего не пришлось. Но Антонио де Фариа не был бы собой, не исполнив какую-нибудь каверзу. Пока Афанасий Пуговка снимал шубу, он быстро спрятал кувшин с царской романеей под стол, а на удивленный взгляд Пинто тихо ответил:
— Пускай отведает той кислятины, которой он нас снабжает.
Фернан Пинто улыбнулся и с удовлетворением кивнул головой.
Однако подьячий даже скверное вино пил с большим удовольствием, да все нахваливал. Он один к концу обеда употребил почти четверть ренского. Ублажив напоследок свое бездонное чрево миндалем, он начал рассказывать:
— А непростой убивец оказался, ох, непростой. Только говорю это вам по большому секрету! Побожитесь, что все останется между нами!
Испанцы перекрестились — по-своему, на католический манер. Но подьячему этого оказалось достаточно. Афанасий Пуговка важно кивнул и продолжил:
— Изменник Курбский все затеял, это уже понятно. Только не он направлял руку убивца, а свои, ближние. Брат двоюродный мой в пыточной был, все записывал по велению великого князя и мне рассказал. Это удумали князья Горбатый-Шуйский и Кашин-Оболенский. У-у, змеи подколодные! Государь давно на них посматривал с подозрением, а тут вон оно что.
— Убийца так прямо и назвал имена князей? — с недоверием спросил Фернан Пинто.
Подьячий снисходительно ухмыльнулся.
— Ну кто ж какому-то наймиту доверит такую большую тайну? Конечно, нет. Дак мы-то тоже не лаптем деланные, быстро разузнали, что убивец — дворовой конюшего, боярина Федорова-Челяднина. Хитрый дворовой нигде в списках не значится. Исполнял разные тайные поручения боярина, как выяснилось на дознании, когда начали спрашивать челядь конюшего. Не русский человек этот убивец — литвин. Верно, поляки подослали. А сам боярин в большой чести у Шуйских, всем это ведомо. Рука руку моет…
Афанасий Пуговка поговорил еще немного, вывалил кучу московских сплетен, а затем спохватился — дела, дела! — и убежал. Испанцы переглянулись, и Антонио де Фариа полез под стол — достать оттуда заветный кувшин с романеей. Ренское они лишь для виду налили в свои кубки. При виде царского подарка у подьячего на лице появилось выражение, какое бывает у истинно верующего перед образами. Наверное, он потому и разоткровенничался, что посчитал испанцев спасителями отечества и теперь уже фаворитами великого князя.
— Ну и что ты на это скажешь? — после небольшой паузы спросил Антонио де Фариа.
— В Московии назревают большие потрясения, — коротко ответил Фернан Пинто.
В голове фидалго уже окончательно вызрел план, который несколько отличался от замыслов Диего Лайнеса, генерала Ордена иезуитов. И Пинто преисполнился уверенностью, что его прожект уж точно сработает…
