Испанцы переглянулись. Фернан Пинто понял своего бывшего капитана без слов — этот наглый московит загнал их в тупик. Значит, надо платить… Мысленно вспомнив ад и дьявола, он достал из шкафа кошелек, отсчитал двадцать золотых и пододвинул их к Бобру. Митька будто и не обрадовался; он неторопливо ссыпал золото в висевшую у пояса сумку для денег — калиту и сказал:
— Благодарствуем. Приказывайте. Все исполню.
— Останешься здесь! — резко сказал Антонио де Фариа. — Уедем из Москвы вместе.
По правде говоря, он был взбешен упрямством московита. Но привычка матерого морского волка держать свои нервы в узде помогла ему не наделать глупостей. Бобер в ответ ухмыльнулся и сказал:
— Как угодно, ваша милость! Тока неплохо бы чего перекусить. А то со вчерашнего дни не жрамши. Тока сухарик пожевал.
— Иди на поварню, там Мануэл тебя накормит, — приветливо сказал Фернан Пинто, чтобы немного сгладить резкий тон де Фариа. — Спать будешь вместе с Хосе. У него есть свободное место.
Митька изобразил поклон и легкой походкой осчастливленного человека буквально выпорхнул из комнаты. Он понимал, что его оставляют под надзором, но не обиделся такому недоверчивому отношению к своей персоне. Бобер и сам поступил бы точно так же. Митька бесцеремонно растолкал сонного Мануэла и вскоре уминал добрый кус вареного мяса, запивая квасом; увы, у повара легче было выпросить прошлогоднего снега, чем вина. Он и сам был не дурак хорошо выпить. Поэтому в его распоряжении спиртные напитки долго не задерживались. Ключник, еще тот сквалыга, при виде Мануэла, когда повар приходил к нему за продуктами, изображал из себя святого мученика и загораживал своим телом дверь в винный погреб.
Бобер ел и посмеивался. Ох уж эти господа! Нашли глупца. Как же, так он и побежит на дело с золотыми в калите. Чтобы потом гишпанцы треснули его по башке и золотишко свое вернули. Им и невдомек, что в терем миссии можно заходить не только через калитку в воротах или там сигать забор. На задах, впритык к огороже, находился «нужный» домик, а в нем выгребная яма, откуда по канаве все вытекало прямо в ручей. Так что лекарь Хосе подождет насельника, пока Митька не смотается в укромное место, чтобы припрятать заработанную деньгу, — через дырищу под забором может пролезть не только пес, но и человек.
Митька уже не раз прикидывал: а не сбежать ли ему от гишпанцев, пока не поздно? То, что они затевали, могло обернуться для него в лучшем случае виселицей или топором палача. А в худшем… лучше и не думать об этом.
Но крепость Степана Демулина таила в себе не только опасности. Бобер не знал, зачем гишпанцам понадобился и этот боярин, и его фортеция, но то, что там полно всякого добра, в этом он совершенно не сомневался. Судя по воинскому облачению, Демулин был очень богатым человеком. А значит, будет что пограбить. Так Митька Бобер и сказал своей шайке, которая дожидалась его в лесах. И, ясное дело, слова новоявленного атамана вдохновили их больше, чем серебро гишпанцев, которое он роздал им для затравки.
Поэтому Митька решил рискнуть. Двадцать золотых и немного серебра в мошне — тоже хорошо. Свое дело, можно сказать, уже в кармане. Но лишних денег не бывает, а дело обещалось быть очень даже прибыльным…
Едва за Митькой закрылась дверь, идальго переглянулись и, не сговариваясь, молча сделали жест римских патрициев на гладиаторском ристалище — большой палец вниз. При этом Антонио де Фариа злобно оскалился. Судьба Митьки Бобра была решена…
Остаток дня Фернан Пинто провел на ногах. Он обивал пороги Посольского приказа, чтобы им разрешили съездить в Тверь — якобы посмотреть товары, прицениться к ним, пообщаться с тамошними купцами. Дело для государства было нужное — все дьяки знали, что Иоанн Васильевич поощряет торговлю с иноземными гостями, но все упиралось в крючкотворство, пока фидалго не передал кому нужно увесистый кошелек с серебром. И проблема решилась как по мановению руки доброй феи. Выправив нужные документы, он вернулся домой, где Антонио де Фариа уже готовил солдат для боевого похода.
Вооружились так, будто предстояло сразиться с целым полком, хоть Митька доложил, что стража в крепостце небольшая, от силы двадцать человек. А хозяин фортеции и его наперсник Андрей Дубок постоянно в отъездах — вместе с опричной гоняет по городам и весям Московии, наводит новые порядки.
Иоанн Васильевич отбирал людей в свое опричное войско со строгостью, чтобы никто из опричников не был связан родовыми узами с земщиной. Что касается иностранных послов, то на вопросы об опричнине служивые Посольского приказа уверяли иноземцев, что ничего такого в их государстве нет, что все это мужицкие бредни, а речам черни нельзя доверять. Однако в опричниках служили и чужеземцы — авантюристы, искатели приключений, поэтому шило в мешке долго таить не удалось.
Но в опричнину записывались в основном русские дворяне — удалые, неродовитые и бедные. А как известно, жаднее богатых только бедные, поэтому вскоре начался самый настоящий грабеж земщины опричниками. Нередко подсылали к купцу слугу, который подбрасывал ему какую-нибудь краденую вещь или сам оставался с нею в лавке. Как только такое случалось, опричник объявлял: мой слуга обокрал меня и сбежал, а купец укрывает его и краденое имущество. За это «лиходейство» у купца забирали все его добро; а судили судьи «праведно», потому что выступить против опричников значило пойти супротив великого князя. Любой опричник мог обвинить любого земского в том, что тот ему должен. И земский обязан был платить немедля — иначе его били кнутом прилюдно на торговой площади, пока не заплатит.
Бояр казнили по подозрению в «государевой измене» по государеву приговору. Отныне согласия Боярской думы на казнь боярина не требовалось, а митрополит был лишен права защиты приговоренного. (По старинной традиции, великие князья всегда выполняли просьбу митрополитов о помиловании осужденного.) Казни проводились в столице, на Лобном месте. Осужденный должен был пережить перед смертью страшные муки. На казни сгонялось все мужское население Москвы; женщинам и детям присутствовать на казни категорически запрещалось.
Фернан Пинто буквально кожей ощущал, как с каждым днем напряжение в Москве нарастает; он даже начал опасаться за свои товары на складах Гостиного двора, поэтому поторопился отправить обоз в Колывань-Реваль. Но пока опричники не трогали иноземных купцов, а что касается испанцев, и в частности, новоиспеченного Федора Данииловича, то в отношении к нему они даже проявляли некий пиетет. Ведь все знали, что этот гишпанский боярин в чести у государя.
Но фидалго не обманывался. Он точно знал, что Стефан де Мулен обязательно нанесет испанцам удар. Видимо, он пока готовил его со всем тщанием. Ведь за своевольство тайным тамплиерам, пусть и в обличье опричников, грозило суровое наказание — царь был безжалостен не только к врагам, но и к своим слугам.
Фернана Пинто занимал вопрос: откуда обрусевшим франкам стало известно о миссии испанцев? Может, Митька стал слугой двух господ? А что, на Бобра это похоже. Они сильно его недооценили. Сорвать куш с одной и другой стороны и благополучно скрыться на необъятных просторах Московии. А то и за рубеж податься — ведь Митька владел иностранными языками. Такой проходимец нигде не пропадет.
