И все же отличие имелось. Оно висело в воздухе, им пропиталось все жилище вейделота. Какая-то невидимая эфирная субстанция возбуждала нервную систему до крайности, и спустя считанные минуты князь был буквально наэлектризован. Казалось, что еще немного и он вспыхнет, как Знич.
Вейделот понял состояние Николая Радзивилла и сделал несколько пассов вокруг его головы. Напряжение схлынуло, и князь, сняв доспехи и оголив торс, покорно опустился на ложе Тиргайто — так приказал жрец-врачеватель. Вейделот снял повязки и внимательно осмотрел рану в боку. Его лицо при этом стало совсем мрачным. Поднявшись, он сказал:
— Худо… Ты ранен отравленным оружием.
— Я умру? — с невольной дрожью в голосе спросил Радзивилл.
— Не раньше положенного срока, — строго ответил жрец.
— Когда?
— Хм… — хмыкнул Тиргайто. — Не спрашивай то, что неизвестно никакому смертному. Наша судьба в ладонях богов.
— Значит, мне помочь ты не сможешь…
— Я этого не сказал.
— Тогда как быть? — спросил князь с надеждой.
— Спросим Перкуна, — ответил вейделот. — Если он благосклонен к тебе, — хотя бы потому, что ты потомок Лидзейки и мы родственники, пусть и дальние, — значит, у тебя есть шанс избавиться от хвори. Одевайся и следуй за мной. Латы и оружие оставь.
Они подошли к идолу. Теперь вейделот был уже без клюки и ножа, только в своей легкой тунике, а его голову украшал венок из свежих дубовых листьев.
— Попробую открыть Врата, — сказал вейделот. — Держись за моей спиной и ничего не предпринимай, чтобы тебе не виделось и не казалось. Сможешь?
— Смогу! — твердо ответил Радзивилл.
— Только не вздумай обращаться — даже в мыслях — к своему Богу!
Князь судорожно сглотнул слюну и промолчал. То, чем он сейчас занимался, было страшным богохульством. Им в этот момент владели две силы: одна приказывала ему немедленно бежать из капища, а вторая — цепко удерживала на месте, словно его ноги стали древесными корнями. «Замолю грех… покаюсь, — думал Радзивилл. — Приму постриг! Лишь бы выздороветь…».
Начался ритуал открытия Врат. Князь был еще в детстве наслышан об этом древнем обряде. Тогда он думал, что это сказки. Тиргайто нараспев произносил какие-то заклинания на незнакомом Радзивиллу языке и бросал в священный огонь соль, зерна пшеницы, ржи и конопли. Вскоре жреца и князя окутало дымное облако, имевшее сладковатый запах, и стало трудно дышать.
Спустя какое-то время Николай Радзивилл ощутил поток космической энергии, который загулял под дубом — холодный неосязаемый ветер при полном безветрии и в гробовой тишине. Неожиданно послышался ровный ритмический гул, удар за ударом, разрывавший границы миров. Казалось, что огромный каменный рыцарь бьет мечом в невидимые стены. Мир начал рушиться, исчезать в серебристой дымке, лес стал медленно таять, и безобразные создания, которых не увидишь и в кошмарном сне, хлынули со всех сторон к идолу Перкуна.
Радзивилл, совсем потеряв голову от страшных видений, схватился за бок, где должна была находиться сабля, чтобы сразиться с призрачными вурдалаками и ведьмами, протягивавшими к нему костистые руки с длинными ногтями. Увы, оружие осталось в шалаше. Тогда он от отчаяния едва не начал молиться по христианскому обряду. Но, вовремя вспомнив слова Тиргайто, князь крепко стиснул зубы, закрыл глаза и со стоицизмом, присущим любому воину, покорился неизбежному…
Он очнулся от прикосновения чужих рук. Вейделот тянул его за рукав к шалашу. Князь поплелся вслед за ним, как сомнамбула. Силы совсем его покинули. Когда они вошли в жилище Тиргайто, он дал князю чашу с каким-то напитком. Радзивилл выпил ее до дна и почувствовал, что силы возвращаются к нему. Это ощущение было сродни тому, как наполняется колодец после очистки — сначала идет мутная вода, но потом она постепенно поднимается, светлеет, и спустя какое-то время на дне колодца уже бьет прозрачный, как хрусталь, родник.
Вейделот сильно устал. Перед князем стоял, опираясь на клюку, совсем древний старик. Радзивилл почему-то не очень удивился этой метаморфозе. Ему казалось, что и он выглядит не лучше.
— Я бессилен, — коротко сказал жрец. — Единственное, что мне доступно, это лекарственный порошок для изготовления напитка, поддерживающего силы, и мазь, которая принесет тебе облегчение. Но через два года и она не поможет. Московит, который тебя ранил, знал какое-то очень древнее колдовство. Его оружие было не только отравлено, но и заговорено.
— Значит, мне конец…
— И да, и нет. Все зависит от тебя. Перкун гневался, что его потревожил отступник от истинной веры, и я едва усмирил его своими молитвами. А когда он сменил гнев на милость, то сказал, что ты должен идти к своему Богу и просить у него выздоровления. Рану, нанесенную сталью, излечит только сталь. Святая сталь. Так сказал Перкун.
— Что значит «святая сталь»?
— Не знаю. Сие мне неведомо. Так сказал Перкун, — повторил вейделот.
— Что ж… и на том спасибо. — Николай Радзивилл наконец взял себя в руки. — Давай свою мазь.
Облачившись в латы и получив горшочек с мазью, князь спросил:
— Деньги не предлагаю. Знаю — не возьмешь. Продукты христианские тебе тоже противны. Что ты хочешь за свой труд?
— Это не труд. Лечить людей, это моя обязанность как служителя Перкуна, — строго ответил вейделот. — Но все равно я кое о чем попрошу.
— Проси.
— И ты, и твои наследники не должны трогать эту Священную дубовую рощу. Не тревожьте старых богов. Иначе будет вам большая беда. Так говорю я, но это слова Перкуна.
— Я могу ручаться только за себя, — сухо сказал князь. — Даю слово, что в Священной роще ноги не будет ни моих стражников, ни вояков.
Вейделот посмотрел ему прямо глаза — словно в душу заглянул — и пошел открывать ворота…
На ночь князь наложил на рану повязку с мазью Тиргайто, выпил кубок подогретого монастырского вина, приготовленный заботливой женой Эльжбетой, в котором развел щепотку порошка, полученного от вейделота, и впервые за долгое время уснул, как убитый. Мазь оказалась поистине чудодейственной. Утром он осмотрел рану и увидел, что вокруг нее даже краснота исчезла. Казалось, что еще день-два, максимум неделя, и он выздоровеет полностью; но теперь Радзивилл точно знал, что зараза всего лишь спряталась под длинным розоватым рубцом на коже, затаилась, чтобы потом нанести свой последний смертоносный удар.
Однако нужно было заниматься делами, и гнетущие мысли о болезни отступили на задний план. Князь оделся и первым делом пошел в людвисарню — пушечную мастерскую. Делами там заправлял мастер-немец Герман Мольтцфельд. Несколько дней назад под его руководством отлили партию из десяти пушек-«подделков», стрелявших двухфунтовыми ядрами. Теперь немец занимался изготовлением мортиры, которую решили назвать «Святая Марконеза».
Радзивилл любил людвисарню. Мольтцфельд поставил дело с истинно немецким педантизмом, скрупулезностью и порядком. И формовщики, и литейщики находились в постоянном движении, подчиненном четкому ритму, как в музыкальном произведении. Никто не бил баклуши, не увиливал от работы; а бестолковой суете вообще не находилось места в людвисарне.
