Князь наблюдал за процессом изготовления на деревянном стержне глиняной модели. Сначала на стержень наматывали соломенный канат, который обмазывали глиной, потом с помощью шаблона формировали наружную поверхность модели, диаметр которой был немного меньше внешнего диаметра готовой мортиры. Когда глина подсыхала, на модель наносили последний слой, состоявший из воска и сала, к которым для твердости примешивали толченый уголь. Украшения — гербы, надписи и прочее — делали отдельно в гипсовых стержневых ящиках и прикрепляли к телу модели.
Затем делалась литейная форма. Ее изготовление начиналось с нанесения кистью слоя тощей глины, смешанной с углем и соломой или паклей. Толщина слоя была примерно в палец, а число таких слоев достигало тридцати. После наносили слои жирной глины, пока общая толщина глиняной обмазки не достигала полфута* в зависимости от диаметра орудия. Потом накладывали поперечные обручи, а на них — ряд продольных брусьев. По окончании обмазывания и подсушивания восковой слой вытапливался, формовщики удаляли деревянный стержень и вставляли керамический, а перед самой отливкой орудия крепили отдельно изготовленную форму казенной части.
Радзивилл настолько увлекся созерцанием работы формовщиков, что долго не обращал внимания на многозначительные покашливания Германа Мольтцфельда, который почтительно стоял немного позади владетельного господина Несвижа. А когда все же услышал, то мгновенно понял причину внезапной «простуды» мастера и поторопился покинуть людвисарню — его присутствие смущало подмастерьев и они могли допустить брак.
По возвращении в замок его ждал сюрприз. Несвижская крепость существовала с тринадцатого века. Ее владелец Юрий Несвижский принимал участие в битве с татарами на реке Калке в 1224 году. Два века несвижские князья владели крепостью и городом на условиях несения сторожевой воинской службы. В 1492 году Несвиж был передан князьям Кишкам, однако вскоре он перешел к Радзивиллам, так как княжна Анна из рода Кишек вышла замуж за князя Яна Радзивилла.
Когда дед Сиротки вступил во владение городом, он первым делом обнес его земляным валом, а на крутом склоне холма построил в 1533 году деревянный замок, который просуществовал четырнадцать лет. Его сын, Николай Радзивилл Черный, деревянный замок сломал и выстроил каменный.
Как надежное укрепление этот замок не выдерживал никакой критики. Стены его невысоки, он был небольшим, а жилые комнаты замка напоминали монастырские кельи. Эльжбета не раз жаловалась мужу, что в Несвиже чувствует себя монашкой. Бывшая княжна Вишневецкая привыкла к просторным светлым покоям, балам на вощеном паркете при свете громадных хрустальных люстр, пышным княжеским выездам в окружении многочисленных шляхтичей, шумным пирам, длившимся неделями…
Всего этого Николай Христофор Радзивилл предоставить ей не мог, хотя был не беднее Вишневецких. До начала 1582 года все его мысли занимала Ливонская война. Дома он бывал наездами — только для того, чтобы зачать очередного наследника. А когда вернулся с войны, главной его заботой стала долго незаживавшая рана.
Князь увидел, что ворота замка распахнуты, а во дворе царит суета. Недоумевавший Радзивилл бросил вопросительный взгляд на сопровождавшего его Яна Кмитича, но оруженосец лишь недоуменно пожал плечами. Когда они въехали во двор, то увидели, что возле коновязи стоит три десятка чужых жеребцов, и слуги усиленно работают скребницами и щетками, чтобы соскрести и смыть с лошадиных шкур дорожную грязь — в основном красную глину, въедливую пыль и соленый пот.
Кто бы это мог быть? — думал князь, поднимаясь по широкой лестнице в парадный зал, откуда доносился шум и чьи-то голоса. А когда встал на пороге, то очутился в поистине медвежьих объятиях дородного Богуша Тризны, вместе с которым Радзивилл воевал под Полоцком и жил в одном походном шатре.
— Пан Миколай… ах, пан Миколай… — Тризна смахнул со своих красных наливных щек счастливую слезинку. — Живой… Думал, не свидимся. Как несли тебя на попоне, то просил я всех святых, чтобы смилостивились. С виду ты был совсем не жилец. И откуда только взялся тот московит? Как из-под земли вынырнул. Хотел я достать его копьем, так он древко перерубил своей саблей, как тонкую хворостину, глянул на меня красными глазами, как волколак*, и сгинул, словно его нечистый прибрал.
— Это у него глаза были красные потому, что я рассек ему чело своей карабелой*, — ответил князь, освобождаясь из жарких объятий Богуша Тризны.
— Как бы судьбинушка нас ни крутила, а мы, слава богу, все равно живы, — сказал Тризна. — Вот… приехал тебя, ясновельможный пан Миколай, навестить, а то скучно стало в Вильне… — Он мигнул шляхте, которая приехала с ним, и луженые глотки прокричали князю «Славу».
В те времена чем многолюдней была свита у можновладца*, тем больший почет и уважение были к нему со стороны шляхты. Богуш Тризны имел не бог весть какие доходы, но его широкая щедрая натура не могла позволить, дабы обедневшие соседи-шляхтичи не то что обозвали его скрягой, но даже так подумали. За ним всегда тянулся хвост голодных клиентов, которые имели поистине богатырский аппетит.
Радзивилл вспомнил случай, когда под Полоцком отряд Тризны перехватил обоз московитов с продуктами. Когда возы наконец попали в королевский лагерь, то из съестного в них остался лишь корм для лошадей — овес и сено. Остальной провиант исчез по дороге — в бездонных желудках шляхтичей из отряда пана Богуша.
Пока гости отдыхали с дороги и приводили себя в порядок, дожидаясь приглашения к столу, на кухне кипела работа. Княгиня, обрадованная такому неожиданному множеству молодых галантных кавалеров, превзошла саму себя. Повара и служки с ног сбились, исполняя ее наказы. Столы ломились от еды и разнообразных напитков — князь Радзивилл угощал действительно по-княжески.
Конечно же, гвоздем застолья являлся запеченный в огромном камине годовалый бычок, начиненный медвежатиной и свининой, а также целыми фазанами, перепелами и дроздами. Вся эта услада желудка, это кулинарное великолепие, от которого глаза шляхтичей загорались, как у отощавших мартовских котов, было приправлено мальвазией, острым красным перцем, шафраном, можжевеловыми ягодами и имбирем.
Печень зайца, «пожененная» с печенью налима, копченые угри, фаршированные грибами и галантином из телячьей морды, пульпеты, фляки княжеские, жареные утки с грибами, гусиные полотки, щука с хреном, цомбер из кабанины в соусе из плодов боярышника, жаркое из баранины, начиненное ветчиной, бигос, тушенные в сметане с томатами и красным перцем цыплята, «пожиброда» — капуста с копченой грудинкой, «гес» — гусь с яблоками, «зраж» — мясо в сметанном соусе, фаршированная гусиная шейка, паштет из зайца, свиные котлеты «шабови», жаркое из дикого кабана, жареные карпы, лини и лещи под соусом, пироги с разнообразной начинкой, копченые колбасы, мясные рулеты, балыки и грудинка, разнообразные паштеты из дичи, кровяная колбаса «кашанка», соленые грибы…
Из похлебок повара готовили обязательный пивной суп — «фарамушку», «чернину» — суп из потрохов и гусиной крови, сметанный суп «зурек», а также кислые похлебки, очень способствовавшие быстрому отрезвлению: «жур» — из муки, заквашенной на воде, «квасницу» — из квашеной капусты и «баршч» — из квашеной свеклы. Последние три разновидности жидкой пищи были хлёбовом простолюдинов, но после попоек, длившихся по нескольку дней, шляхта готова была напиться хоть из грязной лужи, лишь бы прийти в себя и унять похмельные муки. А народные средства для снятия таких проблем считались самыми действенными.
