— Более чем… — рассеянно ответил Тихомиров-младший.
— Здесь еще не все сказано…
— Ты о чем?
— Во-первых, касательно этого колдуна и алхимика Твардовского. Я раскопал, что это не выдуманный персонаж, а реальное историческое лицо. В свое время Адам Мицкевич писал, что, по легенде, Твардовский продал душу дьяволу с условием, что тот заберет ее, если он умрет в Риме. Поэтому алхимик избегал поездок в Рим. И что ты думаешь? Смерть настигла Твардовского в корчме под вывеской «Roma».
— А что во-вторых?
— По преданию, своим появлением призрак Барбары предупреждает о грядущих бедах. Последний раз ее видели в Несвиже как раз накануне сильного пожара 2002 года, когда сгорела большая часть дворца. Я вычитал, что с середины восемнадцатого века Черная Панна стала блюстительницей нравов. Она начала следить за поведением молодых красивых девушек и женщин. Если те позволяли себе прийти на бал в очень откровенных нарядах, Черная Панна появлялась перед ними в темных переулках и коридорах и пугала их до полусмерти. Но у нее есть, если так можно выразиться, две ипостаси. Обычно она появляется в черном одеянии в знак траура по своей загубленной жизни и любви. Но бывают исключения. Очень неприятные исключения. Некоторые видели ее в красивом наряде, достойном королевы. И все эти господа плохо кончили. Первый из них, кому показалась Барбара в бальном платье, попал на дыбу. Это исторический факт.
Глеб подумал: «Все сходится. Старые искатели приключений на свое заднее место поперлись в Несвиж откапывать мифическое Копье Милосердия. И, похоже, торчат в подземелье Несвижского замка, где их и завалило. Потому-то призрак пани Барбары и явился ко мне в спальню с немым призывом: «Забери этих старых богохульников, которые нарушают мой покой! Иначе будет им худо». А что касается перемен в ее одежде, то это уже точно домыслы. Все, пора сваливать! Я узнал все, что мне нужно».
— Спасибо, дружище! — Глеб с жаром пожал руку Курочкину. — Я твой должник. Ежели тебе понадобится эксперт по части антиквариата — милости прошу. Все, бывай, извини, спешу…
И с этими словами, не дав Альфреду даже рта открыть, он выскочил за дверь. Тихомиров-младший точно знал, о чем на прощанье поведет речь его школьный приятель-сквалыга — об оплате его услуги. Глебу было известно, что Курочкин и с женой расстался только потому, что считал ее нахлебницей и требовал, чтобы она каждодневно отчитывалась за каждую потраченную копейку. Однако платить Альфреду за «консультацию» он и не собирался — из принципа.
«Ты, Цыпа, должен мне как минимум десять «косых» американскими тугриками за то, что списывал у меня домашние задания, — посмеиваясь, думал Глеб. — А уж сколько раз я спасал твою хитрую физиономию от кулаков дворовых пацанов, это не поддается учету. Так что мы с тобой, кореш, квиты. Пардон! — спохватился Глеб; вдруг еще придется консультироваться у Курочкина насчет какой-нибудь нечисти. — Почти квиты».
Цыпой прозвали Альфреда в школе; почти до десятого класса он носил старый кургузый пиджачок и короткие — по щиколотки — брюки, напоминая своим видом длинношеего общипанного цыпленка.
По дороге домой Глеба начали одолевать сомнения. «А что, если мое видение — бред сивой кобылы? Батя с паном доктором разговаривали насчет Несвижского замка, вот мне и привиделась Черная Панна. Конечно, доселе мне не приходилось встречать ее портреты (что, кстати, странно; исторический персонаж ведь незаурядный), но человеческая психика и не такие сюрпризы преподносит. Может быть, может быть… Нет, все-таки надо еще поискать в отцовском кабинете! Возможно, я не заметил его записку. Ну не мог он, не мог уехать к черту на кулички, не поставив меня в известность!»
Откуда выскочил бомж, Глеб так и не понял. Он вдавил педаль тормоза до отказа, однако было поздно. Удар оказался несильным, но все равно бомжа бросило на капот, откуда он благополучно сполз на асфальт. Ошеломленный Глеб вылез из машины, подбежал к бомжу и присел, чтобы разобраться, насколько сильно тому досталось и вообще жив ли он. Крови Глеб не заметил, это уже легче, но все равно бомж не подавал признаков жизни, лежал в полной отключке.
Глеб не без душевного трепета приложил два пальца к грязной шее бомжа, чтобы послушать пульс, и тут пострадавший открыл глаза, гнусно осклабился, показав желтые кривые зубы, и сказал абсолютно нормальным голосом, в котором прозвучали издевательские нотки:
— Привет, фраерок!
Тихомирова-младшего словно шибануло током. Он мигом сообразил, что это подстава. Глеб резко отшатнулся назад, хотел вскочить на ноги, но тут сильный удар по голове швырнул его на землю и погрузил в небытие.
Глава 7. Шаул Валь
Родственники удалились в кабинет хозяина Несвижского замка. Архиепископ Краковский и Виленский был троюродным братом Сиротки. Отец князя, Николай Радзивилл Черный, и отец его высокопреосвященства, Николай Радзивилл Рыжий, были очень дружны. В свое время влияние Николая Радзивилла Черного на государственную жизнь Речи Посполитой представляли собой вершину политического могущества всего рода Радзивиллов. Дипломатические переговоры с Карлом V и Фердинандом I, когда отец Сиротки добился подтверждения княжеского титула для себя и своего кузена, привели к самой грандиозной из всех дипломатических побед Литвы — роспуску Ливонского ордена и объединению с Ливонией.
Политический союз между Николаем Радзивиллом Черным и его двоюродным братом, Николаем Радзивиллом Рыжим, продержался до конца их жизни. Радзивиллы призывали к укреплению независимости Великого княжества Литовского от Польши. И в то же время изрядно ополячившийся Николай Радзивилл Рыжий являлся примером для подражания всей литовской аристократии. Глядя на него, она перенимала польские манеры, моду, привычки и польский язык. Кроме того, после смерти Николая Радзивилла Рыжего все его девять детей перешли из кальвинизма в католицизм.
— Не желаете ли, ваше высокопреосвященство, отдохнуть с дороги? — с повышенным пиететом обратился к троюродному брату Николай Радзивилл. — Покои уже готовят.
— Крыштоф, перестань паясничать! — несколько раздраженно ответил архиепископ. — Мы с тобой наедине.
В детстве и юности он обладал добрым и мягким нравом. Однако, пройдя инициацию и став членом ордена иезуитов, Юрий Радзивилл преобразился. Архиепископ Краковский и Виленский стал преследовать инакомыслящих со страстью основателя ордена Игнатия Лойолы. Он позакрывал типографии кальвинистов, публично сжигал неодобряемые иезуитами книги, запустил механизм физических расправ с отступниками. Настолько было известно князю, Юрия прочили в кардиналы Речи Посполитой.
— Все, все, уже перестал, — улыбнулся Николай Радзивилл. — Тогда выпей с устатку доброго вина. Надеюсь, правила твоего ордена не препятствуют ублажению желудка.
— Искушение предполагает покаяние, Крыштоф, — ответил архиепископ. — Отмолю и этот грех… — Он жадно припал к кубку с вином.
Архиепископ был моложе хозяина Несвижа на семь лет (Юрий Радзивилл родился в 1556 году). Так случилось, что Юрию какое-то время пришлось пожить в семье князя, и тот верховодил над ним — по старшинству. Почти ничего не изменилось и после того, как Юрий Радзивилл стал высокопреосвященством. Разве что их отношения стали более сдержанными, без мальчишеских выходок. В отличие от остальных, Юрий всегда звал троюродного брата вторым именем — Крыштоф.
