Время от времени втягивая в себя ароматный бодрящий дым и прислушиваясь к бормотанию воды в колбе кальяна, Коробейников размышлял. Мишенин уже отбыл на Афон и теперь посольство возглавлять придется ему. Иван Михайлович, которому не сообщили об истинной миссии посольства, был несколько обескуражен, когда узнал о том, что им придется разделиться. Но воля государя — закон. Часть обоза и людей Мишенин увел с собой; Трифон оставил при себе только самых испытанных и стойких; кто знает, как дело обернется…
Коробейникова сильно беспокоила подвешенная ситуация. Верный человек в Истанбуле — грек-фанариот Маврокордато — сказал, что московитам нужно дожидаться вестей из Палестины и сгинул, словно его нечистый прибрал. Хорошо, что они с Юрием догадались взять с собой побольше товаров, и теперь им есть чем оправдать длительное пребывание в турской столице. Они торговались с местными купцами за каждую акче, чем вызвали у них неподдельный восторг. Здесь такие длительные и с точки зрения московитов нудные торги считались большим уважением к партнеру.
Но торг не мог продолжаться вечно, хотя московские купцы тянули время, как могли: с утра до вечера сибаритничали в кофейне или бане, часами глазели на дворец султана необычайной красоты, наслаждались прохладой садов Кандилли или устраивали пикники в рощах Бюйюкдере, толклись среди многоязыкого люду в порту Халич-Галата*, ходили по цареградским рынкам, для вида прицениваясь к разной чепухе, осваивали игру в шахматы, для чего наняли учителя-индуса, практиковались в изучении турского языка… И все эти дни Трифон жил, как на иголках. Плохие предчувствия, как он ни гнал их от себя, все равно назойливо лезли в душу, лишая купца покоя и здорового сна.
Однако оставим Трифона Коробейникова с его не очень веселыми мыслями и вернемся к Ивашке Болотникову. Покинув комнату купца, он решил уйти из караван-сарая не через главный вход, а спустился в конюшню по узкой лесенке, которой обычно пользовалась прислуга. Там он нашел мальчика, помощника конюха, которого звали Айчоба. Московит уже знал, что имя мальчика звучит в переводе как «Тот, который пасет месяц». Смешливый Болотников переименовал мальчика просто в Пастушка, но мальчик, который и впрямь гонял лошадей на выпас, совсем не обижался на доброго и щедрого московита. Ивашка часто угощал его остатками сладостей и фруктов с купеческого стола.
— Мерхаба, Пастушок! — Ивашка слегка тряхнул мальчика за плечо.
Айчоба, удобно устроившись на охапке сена и прикрыв глаза, наигрывал на небольшой свирели какую-то сложную восточную мелодию. У него определенно был талант музыканта, и мальчик мечтал когда-нибудь попасть в дворцовый оркестр.
— Здравствуй и ты, эфенди, — солидно ответил мальчик и тут же улыбнулся солнечной улыбкой.
В нем чувствовалась не только восточная турская кровь; наверное, его мать была славянкой-наложницей, потому что волосы Айчоба имел светло-русые, глаза — голубые, а сам он был смуглым. Но Ивашка никогда на эту тему с ним не говорил, потому как знал от конюха, что мальчик — круглый сирота, — не хотел бередить в душе мальчика незаживающую рану. В этом вопросе Болотников судил по себе.
— А скажи мне, Айчоба, хочешь ли ты немного подзаработать?
— Конечно! — оживился мальчик.
— Вот тебе акче, пойди и посмотри, не бродит ли вокруг караван-сарая рыжий человек. Ты узнаешь его сразу. Он невысокого роста, конопат, и одежда у него чужеземная, не турская.
— Я уже бегу! — Мальчик выхватил серебряную монетку из рук московита с молниеносной быстротой.
— Только будь осторожен. Он не должен понять, что привлек твое внимание. Ты только подсмотри, где он находится, а затем вернись и расскажи мне.
Айчоба убежал. Болотников уселся на его место и начал в задумчивости грызть соломинку.
Долго ждать Пастушка не пришлось. Он появился в конюшне спустя считанные минуты. Айчоба с довольным видом приблизился к Ивашке и сказал:
— Эфенди*, я нашел его! Но это было очень нелегко…
— Малый негодник! — Ивашка рассмеялся. — Я вижу, ты будешь не музыкантом, а торговцем. Держи акче и рассказывай… вымогатель.
Получив вторую серебряную монетку, мальчик просиял и поблагодарил:
— Тэшеккюр эдэрим*, эфенди! Он пьет кахву во дворе возле бассейна.
— Ийи*, Айчоба. Молодец. Бывай, я ухожу.
— Эфенди, у тебя много монет, а ты дал мне всего две… — заискивающе сказал мальчик. — Хочешь, я еще что-нибудь для тебя сделаю?
— Да-а, с тобой не соскучишься… — Ивашка достал из кошелька еще одну акче. — Это тебе аванс. Придет время — отработаешь.
Зажав монеты в кулачке, осчастливленный мальчик мысленно поблагодарил Аллаха за его милости. Теперь благодаря этому щедрому московиту он закажет у хромого Мустафы самый настоящий кавал*!
Рыжий шпион и впрямь наслаждался вечерним покоем и горячим напитком. Солнце уже стояло над самим горизонтом, и благословенная тишина заполнила Истанбул до краев. Даже ишаки перестали кричать в предчувствии близкого ночного отдыха; и только ласточки тихо попискивали под крышей караван-сарая в своих глиняных домиках, занимаясь кормлением и воспитанием птенцов.
Болотников постарался не попасть ему на глаза. Он сел не возле водоема, где тихо плескался небольшой фонтанчик и где на мраморной скамье расположился рыжий соглядатай, а под крышей, в беседке, густо оплетенной виноградом. Ивашке принесли кахву, и он, не спуская глаз с объекта наблюдения, — рыжий шпион хорошо просматривался через виноградную листву — отдал должное ароматному напитку, который полюбил сразу, едва посольство вступило в турские пределы.
На удивление, рыжий не стал долго задерживаться в караван-сарае; допив кахву, он встал и быстрым шагом пошел прочь. Наверное, за день сильно устал, решил Болотников и последовал за ним в некотором отдалении.
Так они шли, пока не очутились на окраине города. Ивашка даже начал волноваться: куда это направился рыжий шпион? Время-то позднее. Впереди лишь воинские казармы (рыжему там делать нечего) и холм, на котором расположено большое кладбище. Неужто его подопечный решился потревожить покой усопших в вечернюю пору? Может, он колдун? Болотников почувствовал себя не очень уютно, но все же продолжил путь, стараясь держаться за деревьями.
Кладбище начиналось на склоне холма позади казарм и спускалось по склону на равнину. Тесно насаженные кипарисы, кедры и пахучие кустарники создавали густую тень, в которой высокие надгробные камни таинственно мерцали мягкой мраморной белизной. Рощу пересекали во всех направлениях посыпанные песком дорожки, и Болотникову вскоре начало казаться, что он попал в лабиринт.
Ивашке вместе с купцами уже довелось побывать на этом мусульманском кладбище, которое было самым красивым и ухоженным и считалось одной из достопримечательностей Истанбула. Он знал, что на вершине холма существует кофейня, и посетители кладбища, пришедшие навестить усопших, просиживают там целыми днями, покуривая наргиле, попивая кахву и глядя на искрящиеся вдали воды Босфора. По кладбищу ходили торговцы, предлагая посетителям прохладительные напитки и сладости, а также продавцы воды со своими огромными кувшинами. Истошные крики водоносов: «Ледяная вода! Ледяная вода! Кому ледяной воды!» разносились по всему кладбищу и, наверное, их слышали даже покойники.
