Хэрод пристально посмотрел на Саттера, но ничего не сказал.
После завтрака все отправились осматривать территорию летнего лагеря. Вилли безучастным взглядом обводил постройки. Кеплер, преодолев последние десять ступенек амфитеатра, подошел к Хэроду и одарил его своей улыбкой Чарльтона Хестона.
— Недурно, Хэрод, — заметил он, — ты почти продержался до рассвета. Но позволь мне дать тебе один совет, малыш. Мистер Барент и остальные хотят видеть немножко инициативы. Ты привез с собой пешку мужского пола. Используй его сегодня вечером... если сможешь.
Барент поймал Хэрода на обратном пути к особняку.
— Тони, — промолвил миллионер с мягкой улыбкой, глядя на его угрюмое лицо, — мы очень рады, что ты присоединился к нам в этом году. Полагаю, мы обрадуемся еще больше, если ты как можно скорее начнешь использовать своего суррогата. Но, конечно же, все зависит от твоего желания. Никакой спешки нет. Остальной путь до особняка они проделали молча. Последним с Хэродом говорил Вилли. Старик поймал его за час до обеда, когда он решил присоединиться к Марии Чен на пляже. Хэрод выскользнул из дома через боковую дверь и бродил по переплетающимся садовым дорожкам, скрытым среди клумб с высокими папоротниками и цветами, когда вдруг наткнулся на Вилли, сидевшего на длинной белой скамье и напоминавшего бледного паука в железной паутине. За его спиной стоял Том Рэйнольдс — глядя на его пустые глаза, белокурые волосы и длинные пальцы, Хэрод в который раз подумал, что вторая излюбленная пешка Вилли очень похожа на эстрадную звезду, превратившуюся в палача.
— Тони, — хрипло произнес Вилли, — нам пора поговорить.
— Не сейчас, — бросил Хэрод, пытаясь пройти мимо, но Рэйнольдс обошел скамейку и преградил ему путь.
— Отдаешь ли ты себе отчет, что ты делаешь, Тони? — негромким голосом осведомился Вилли.
— А ты? — огрызнулся Хэрод, тут же поняв, насколько беспомощно это прозвучало, но им владело лишь одно желание — поскорее уйти отсюда.
— Да, — важно кивнул Вилли, — я отдаю. И если ты сейчас начнешь соваться не в свое дело, ты уничтожишь годы моих усилий и планов.
Хэрод огляделся и понял, что их в этом заросшем цветами тупике никто не увидит даже с помощью телекамер. Отступать он не хотел, да и Рэйнольдс продолжал загораживать дорогу.
— Послушай, — сказал Хэрод, чувствуя, как от напряжения у него срывается голос, — в гробу я все это видал, и мне плевать, о чем ты там говоришь. Я просто не хочу в этом участвовать, понятно?
Вилли улыбнулся. Маленькие глазки его сузились и теперь почти не походили на человеческие.
— О'кей, Тони. Но нам всем остается сделать несколько последних ходов, и я не позволю, чтобы мне мешали.
В голосе бывшего партнера прозвучало что-то такое, что напугало Хэрода, как никогда в жизни. Он даже онемел на мгновение.
Вилли сменил тон, голос его стал более доверительным.
— Полагаю, это ты отыскал моего еврея, которого я бросил в Филадельфии, — продолжал он. — Ты или Барент. Но это неважно, даже если они тебе приказали разыграть этот гамбит.
Хэрод открыл было рот, но Вилли жестом остановил его.
— Возьми сегодня еврея, Тони. Мне он больше не нужен, а вот на тебя я сделаю ставку в конце этой недели... если ты больше не будешь создавать сложностей, понятно? Тебе понятно, Тони?
Безжалостный холодный взгляд палача проник в сознание Хэрода.
— Понятно.
На мгновение Хэрод отчетливо представил себе, что Вилли Борден, Вильгельм фон Борхерт мертв, а перед ним сидит его труп. Однако скалился в ухмылке не просто череп из обычных костей, но некое вместилище миллионов других черепов, из акульей пасти которого доносилась вонь склепов и безымянных могил.
— Очень хорошо, что ты понял, — одобрительно сказал Вилли. — увидимся позже, Тони, в Игровой комнате.
Рэйнольдс отошел в сторону с тем же подобием улыбки Вилли, которую на рассвете Хэрод видел на лице Дженсена Лугара за мгновение до того, как тот свернул шею его суррогатке.
Хэрод отправился на пляж к Марии Чен. Даже опустившись на раскаленный песок под лучами жаркого солнца, он не мог унять дрожь.
— Тони? — прикоснулась к его руке Мария Чен.
— К черту! — прорычал он. — К черту! Пусть получат еврея. Кто бы за ним ни стоял, что бы они ни имели в виду, пусть получат его сегодня. К черту. Пошли они все к черту.
В этот вечер банкет закончился раньше, словно все торопились в предвкушении начала Игры. Кроме Хэрода и Вилли, остальные уже посетили загон для суррогатов и отобрали себе фаворитов, тщательно их осмотрев, как обычно осматривают скаковых лошадей. За обедом Барент сообщил, что будет использовать глухонемого с Ямайки — человека, бежавшего со своего родного острова после того, как он из кровной мести убил четверых. Кеплер довольно долго выбирал себе суррогата — он дважды миновал клетку Сола, не обращая на него никакого внимания, приглядываясь к более молодым. Наконец он становился на одном из уличных сирот Саттера — высоком худом парне с сильными ногами и длинными волосами.
— Гончая, — удовлетворенно заметил Кеплер за обедом. — Гончая с клыками.
Саттер в этот вечер решил положиться на обработанную пешку, заявив, что будет использовать человека по имени Амос, который в течение двух лет был его личным телохранителем в Библейском центре, низкорослого мужчину с бандитским лицом и телом полузащитника.
Вилли снова намеревался пустить в ход Дженсена Лугара. Хэрод сообщил лишь, что будет использовать польского еврея, и больше не захотел принимать участие в разговоре.
В предыдущий вечер Барент и Кеплер сделали ставки почти в десять тысяч долларов, теперь они удвоили их. Все сошлись во мнении, что для второго вечера ставки невероятно высоки и соперничество обещает быть жестоким.
Солнце зашло за тучи, Барент сообщил, что барометр быстро падает, с юго-востока приближался шторм. В половине одиннадцатого все поднялись из-за стола и направились в Игровую комнату, оставив телохранителей и обслуживающий персонал за дверью.
Игроки расселись по своим местам, лица их снова стали походить на неподвижные маски. Это впечатление еще больше усугублялось из-за света единственной люстры, висевшей над столом. Время от времени темное небо за окном освещалось вспышками молний. Барент распорядился отключить иллюминацию в Дубовой аллее, дабы наслаждаться величавым зрелищем надвигавшейся грозы.
— До начала Игры осталось тридцать секунд, — объявил он.
Четверо игроков закрыли глаза и напряглись в ожидании. Хэрод отвернулся и принялся смотреть, как яркие вспышки освещают силуэты деревьев вдоль Дубовой аллеи и иссиня-черные грозовые тучи.
Он не имел ни малейшего представления, что случится, когда поднимется решетка камеры с евреем по имени Сол. Хэрод не собирался вторгаться в его сознание, а без этого он не будет знать, что происходит. Однако именно такое положение вещей вполне устраивало Хэрода. Что бы там ни замышлялось, кто бы ни пытался смешать карты, введя в колоду этого еврея, какие бы цели они ни преследовали, его это не волновало. Он знал, что не будет иметь никакого отношения к событиям последующих шести часов и что в этой партии он не участвует. В этом он не сомневался.
