Элинор откинулась на плетеном стуле. Небо на востоке посерело от пепла, но над Мауна-Пеле оно еще было синим. Элинор попыталась представить отдых на этом дивном курорте: теннис, купание без страха перед человеком-акулой, вечернее гулянье без боязни того неведомого, что подкрадывается в темноте. Она вздохнула.
– Я хотела бы еще послушать эти легенды. – Корди протянула ей дневник. – Если уж мы работаем вместе, я должна знать то же, что и ты.
– Да. Прости, что я так долго держала тебя в неведении. Только зря ты ввязываешься во все это.
Корди Стампф рассмеялась:
– Нелл, детка, я уже ввязалась. И не развяжусь, пока все не кончится. – Она оглянулась на солнце, которое медленно клонилось к закату. – А мне сдается, это будет сегодня ночью. Нам нужно выработать план. Кстати, нас собираются кормить обедом? Или Пана-эва уже слопал шеф-повара?
– Пол говорит, что почти все уехали. Но столовая еще работает, как и другие службы. Мистеру Трамбо очень важно поддержать видимость спокойствия, и он обещал щедрые премии тем, кто останется.
– Хорошо. – Корди встала и взяла полотенце и сумку. – Я что-то проголодалась. Как ты смотришь на то, чтобы перекусить и пропустить по паре бокалов «Пламени Пеле»? Кстати, я хочу все знать и об этой даме.
Элинор тоже встала и поглядела на часы:
– Я собираюсь на вертолетную экскурсию…
– Я знаю. До заката еще пара часов. Ты все успеешь. – Видя колебания Элинор, она добавила:
– Эта ночь будет долгой, Нелл.
Элинор кивнула:
– Хорошо. Увидимся в ресторане через пятнадцать минут. – И она пошла в свой хале переодеваться.
* * *
Трамбо остановился.
Три женщины загородили ему дорогу. На Кэтлин были белые курортные шорты и блузка, в руке она сжимала такую же белую сумочку. В центре стояла Майя в гавайском цветастом пареу поверх оранжевого купальника, в котором она в прошлом году красовалась на обложке «Спорте иллюстрейтед». Губы и ногти она выкрасила в ярко-алый цвет. Бики была в туфлях на платформе и в темном купальнике под цвет кожи. Она казалась обнаженной, кроме золотых колец и браслетов, позвякивающих, когда она воинственно переминалась с ноги на ногу.
– Привет, девочки, – сказал Байрон Трамбо.
Целую минуту единственными звуками были шум прибоя и сопение Джимми Кахекили позади. Потом Кэтлин Соммерсби Трамбо сказала:
– Ах ты, козел вонючий!
– Дерьмовый ублюдок! – Британский акцент Майи был, как всегда, безупречен.
– Привет, Т! – Бики изобразила ослепительную улыбку, размноженную десятками телепрограмм.
– Привет, Бик.
– Мы тут посовещались и решили. Решили отрезать тебе хер и яйца и взять по штуке на память.
– Извините, девочки. Я спешу – Трамбо попытался обойти их слева, но они закрыли ему дорогу слаженно, как ковбои на линии огня.
Майрон Кестлер отделился от дерева и сделал шаг.
– Мистер Трамбо… Байрон, боюсь, что открывшиеся обстоятельства полностью меняют дело. В свете их законные требования моей клиентки, как мне кажется, требуют существенного пересмотра.
Трамбо взял Кахекили за руку, которая была толще, чем его бедро.
– Джимми, если этот ходячий геморрой скажет еще одно слово, убедительно прошу тебя разрубить его на такие маленькие кусочки, чтобы ими можно было кормить мышей.
Понимаешь?
Громада за спиной Трамбо издала одобрительный звук. Кестлер побледнел, оглянулся на женщин, словно призывая их в свидетели, но промолчал.
– Слушайте, я с удовольствием поболтал бы с вами. Знаю, вам очень интересно познакомиться друг с другом и все такое. Но я правда спешу. – Он сделал шаг влево.
Кэтлин достала из сумочки револьвер – больше, чем у Майи, – и нацелила его в живот супругу.
– Что, у Бергдоффа была распродажа? – осведомился он останавливаясь.
Кэтлин сжимала оружие обеими руками. Две другие женщины смотрели на нее без выражения.
– Убьешь меня – не получишь денег, детка. Тебя, может быть, сунут в ту же камеру, что и ту корову, что пристрелила своего диетолога.
Кэтлин подняла пистолет так, что он оказался нацеленным в лицо Трамбо.
– Повторяю, у меня нет времени на эту ерунду – сказал он, глядя на часы. До обеда ему надо было еще встретиться с Сато. – Пошли, Джимми.
Майя отступила. Кэтлин сделала то же, продолжая целиться. Бики смотрела так, как может смотреть только афроамериканка, оскорбленная в лучших чувствах. Майрон Кестлер молча стоял под пальмой, боясь пошевелиться.
Только отойдя на десяток шагов от молчащих женщин, Трамбо вздохнул с облегчением.
– Пошли скорее, Джимми. Мы должны привести Санни, прежде чем Хироси выйдет из себя.
– Ты лоло смелый. Эти хаоле вахине устроить большой ху-ху.
– Угу, – согласился Трамбо, выходя на беговую дорожку уводящую к полям петроглифов.
Фредриксон ждал их в конце дорожки. Он нервно сжимал пистолет, то и дело оглядываясь на темные лавовые поля.
– Где он? – Трамбо увидел, что охранник в изумлении уставился на гиганта с топором. – Не обращай на него внимания. Где Санни?
Фредриксон облизал губы:
– И Диллон… Диллон тоже там.
– Плевал я на Диллона! Мне нужен Санни Такахаси. Если ты вызвал меня, чтобы смотреть на этого… – Миллиардер и Джимми Кахекили одновременно шагнули вперед.
– Мистер Трамбо…, сэр…, вам надо взглянуть самому. Я никому больше не сказал, потому что это…, это… – Он повернулся и побрел в лавовое поле.
Отверстие в лаве ждало их меньше чем в сотне ярдов от дорожки. Похоже, это была прорвавшаяся на поверхность лавовая трубка. Фредриксон осторожно приблизился к краю, подняв револьвер.
– И как эта дрянь связана с… – начал Трамбо и замолчал.
Трубка уходила вглубь футов на пятнадцать, переходя в идущую горизонтально пещеру. Один ее край обвалился, но другой был невредим. В этом черном эллипсе стояли друг Сато Санни Такахаси, начальник службы безопасности Диллон и…, кабан ростом с шотландского пони. Диллон и Санни были обнажены, и их тела мерцали зеленым светом, словно их раскрасили флуоресцентной краской. Глаза их были открыты, но неподвижны. У стоящего между ними кабана – он был выше плеча Диллона – глаза состояли из отдельных ячеек, горящих оранжевым блеском, напомнившим Трамбо купальник Майи. Кабан ухмыльнулся, показав большие, но вполне человеческие зубы.
Трамбо повернулся и посмотрел на Фредриксона. Тот лишь беспомощно пожал плечами.
– Он велел привести вас, сэр.
– Он? Какого черта…
– Да-да, я, – сказал кабан.
