И снова Элспет прикусила язык. Да, Ренфрау прав.
– Хорошо. Я действительно угодила в переделку. Меня спас сам главнокомандующий.
– Я видел его несколько месяцев назад, – едва заметно улыбнулся Ренфрау.
Элспет не сумела скрыть волнение.
– С ним все в порядке.
– И?
– И он вот-вот превратится в острый шип, досаждающий Граальской Империи. Возможно, Кларенца – не последнее его достижение, раз Безупречный теперь может позволить себе усиливать войска.
– Что сделал бы папа?
– Скорее всего, завербовал бы побольше солдат и двинулся на Брот. Чтобы подавить все в зародыше.
– Но этого не будет.
– Нет. Лотарь слаб, а члены совета не одобряли политику Йоханнеса, когда тот был жив.
– А Катрин?
– Что она предпримет? Не знаю. Никто не знает. Даже сама Катрин.
– Ей трудно придется на имперском троне? Она ведь женщина.
– Не так уж и трудно, как все думают. В ее распоряжении браунскнехты.
– А вы?
– Отчасти да.
Из-под привычной маски на мгновение проступил жесткий Ренфрау. Элспет содрогнулась. Именно такой Феррис Ренфрау являлся в ночных кошмарах Ганзелевым врагам.
– Что такое?
– Вы здесь не на отдыхе.
– Хм…
– А вы как думали? Вы дочь императора. И оказались по эту сторону Джагских гор.
– Я не…
– Знаю. В Альтен-Вайнберге и Хоквассере тоже об этом не подумали, но вы теперь консул императора в Фиральдии. И это учитывая, что теперь перевалы непроходимы по полгода.
А обойти Джагские горы можно лишь через Арнгенд или Восточную Империю.
Нравится ей это или нет, но Элспет Идж придется повзрослеть. И вспомнить об ответственности.
– Вы справитесь, – ободрил ее Ренфрау. – Вы – дочь своего отца. И с вами Альгрес Дриер. Его не случайно к вам приставили. Его выбрал Йоханнес. Дриеру можно доверять.
Ренфрау встал с кресла, но тут вспомнил, что он все же в присутствии императорской наследницы.
– У вас какие-то неотложные дела? – спросила Элспет.
– У меня всегда неотложные дела. И я всегда запаздываю.
– Быть может, вам нужен собственный Альгрес Дриер?
– У меня есть несколько. Но вы правы, нужно больше. Со дня гибели вашего отца я словно однорукий жонглер, который пытается управиться с дюжиной шаров. Приходится на что-то закрывать глаза. И иногда я ошибаюсь.
Ренфрау исчез из Племенцы внезапно и незаметно, словно испарился. Словно его и не было. Элспет изо всех сил старалась перестать себя жалеть и сосредоточиться на укреплении имперских позиций в северной Фиральдии.
Но справлялась она хуже, чем надеялся Ренфрау. Советникам удавалось сводить на нет почти все ее усилия.
Элспет покорно принимала судьбу – ничего другого ей не оставалось. Но в ее холодных серых глазах то и дело мелькала затаенная тревога. Мрачная уверенность в том, что скоро болезни сведут ее любимого брата в могилу и тогда она станет второй после Катрин претенденткой на корону, больше не оставляла ее.
Сестре она писала постоянно – не упоминала ни о чем существенном, просто пыталась восстановить былую дружбу. Катрин отвечала редко. И очень непредсказуемо: то гневалась, бранилась, придиралась к мелочам, а то вдруг ею овладевала искренняя сестринская любовь. Элспет подозревала, что настроение Катрин меняется в зависимости от настроения приближенных. Империи, которая могла оказаться под ее владычеством, ничего хорошего это не сулило.
После каждого письма, не важно – мрачного или радостного, Элспет охватывал страх.
Во время одного религиозного праздника, когда она шла во главе торжественной процессии по Племенце, Альгрес Дриер выждал, когда никого не оказалось поблизости, и подошел ее предупредить:
– Пора внимательнее следить за тем, что вы говорите и кому.
– Что вы имеете в виду?
– До меня тоже доходят письма с той стороны Джагских гор. Принцесса, будьте осторожны.
Больше он ничего сказать не успел.
Элспет снедала тревога. Наверняка советники своими ядовитыми языками нашептывают Лотарю всяческие мерзости. Она беззащитна. Нужно молчать и ни в коем случае никого ненароком не оскорбить.
Теперь, после смерти Йоханнеса, не было принцессе радости даже в любезной сердцу Племенце.
7
В Коннеке разгорается пожар
Тормонд IV, Великий Недотепа, продержал в Каурене графа Реймона Гарита, сьора Брока Рольта, брата Свечку и их спутников всю зиму. А зима выдалась нелегкой. По всему Коннеку знать воевала друг с другом, в Каурен стекались оголодавшие крестьяне. Крепостные бежали от своих хозяев, пока тем было не до них, подавались в разбойники, наемные солдаты или же отправлялись в города, чтобы заработать на хлеб своим умом, и в итоге зачастую оказывались на плахе.
Граф Реймон места себе не находил, умолял герцога. Почти каждый день ему приходили письма с настоятельными просьбами срочно вернуться в Антье. Но Тормонд упорствовал, и единственное, что удалось графу, – это отправить своему двоюродному брату Бернардину Амбершелю грамоту, дозволяющую тому предпринимать все необходимое для поддержания порядка в Антье и защиты города.
Брат Свечка содрогнулся. Бернардин Амбершель был настоящим животным – тупым, злобным и чуждым малейшим проблескам совести.
– Ваша светлость! Вы же не можете… Только не Бернардин!
– Почему? Потому что он не верит в Бога? Или потому, что он кровожадный безумец?
– Да, именно поэтому.
– Но это же прекрасно.
– Что?
– Он расправится только с теми, кто ему не нравится.
– Ваша светлость, это не шутки.
– Его свирепствования причинят больше пользы, чем вреда. И по сравнению с ним я буду казаться великолепным правителем. Моему возвращению обрадуются даже враги.
Монах покачал головой, ужасаясь жестокости и цинизму графа.
– Бернардин не выйдет из подчинения. У него есть определенные достоинства, а еще он слушает, когда я понятно объясняю. Достанется только тем, кто сам напросился.
Брата Свечку его слова не убедили.
За день до отъезда из Каурена брат Свечка снова встретился в каменной комнате с сэром Эарделеем. На этот раз сантеринский рыцарь не скрывался.
– Теперь это уже не важно, – сказал он. – Все потеряно.
– Ничто не потеряно, пока мы не впали в отчаяние.
– Отчаяние, брат, уже свило себе тут гнездо. А с ним вместе и остальные братья и сестры.
