– Ой, да убери ты эту дурацкую ухмылку! – поддразнил Джаред брата.
– Что?..
Лукас посмотрел на меня, проверяя, не задело ли меня замечание Джареда, и надеясь, что не задело.
– Присмотри, чтобы она позвонила маме, пока вы будете внизу. – Алара не отводила взгляда от экрана. – Если верить моей кузине, ее мама хочет постоянно знать, где дочка и чем занимается.
– Понял, – кивнул Лукас.
Элль вышла из ванной комнаты, и я поняла, что у нас проблема.
– Ты не можешь носить это здесь! – Алара уставилась на розовый спортивный комплект Элль так, словно моя подруга надела костюм из сырого мяса.
Элль окинула себя взглядом, не понимая, о чем это говорит Алара.
– Они розовые! – Прист показал на рубашку и штаны Элль так, словно это все объясняло.
– И что? – пожала плечами Элль.
– Этот цвет представляет собой смерть и невезение. Я не стану спать в комнате, где есть что-то розовое, – заявила Алара. – Включая тебя.
Элль уставилась на Алару, надеясь, что та шутит.
Но Алара не шутила.
– Знаешь, у тебя уж очень строгие правила, – выдохнула Элль. – Мне никто не говорил о цветах. Есть еще какие-то, которые мне нельзя надевать?
Лукас потащил ее прочь из номера, но Элль продолжала возмущенно бормотать:
– Красный? Серый? Голубой? Ты скажи!
– Вау! Какая она чувствительная. – Алара сунула в рот еще одно печенье в тот миг, когда мастер боевых искусств нанес удар и сшиб голову манекену. – Я же говорила!
– Пойдем в ту комнату? – шепнул мне на ухо Джаред.
Я кивнула и пошла за ним.
– Не делайте ничего такого, что не понравилось бы священнику! – крикнул нам вслед Прист.
Я устроилась на кровати под мышкой у Джареда.
– Могу я спросить?
Он прижал меня крепче:
– Что угодно.
– Если бы ты завтра уничтожил Андраса, чем бы занялся? – Джаред был единственным из Легиона, кто не ответил на этот вопрос. – Отправился бы путешествовать, как Алара? Или поступил бы в колледж?
Я ведь ничего не знала о мечтах и планах Джареда, не знала, чего ему хочется, помимо войны с демонами и мстительными духами.
Джаред нахмурился:
– Мне учеба не по силам. Это Лукас умный.
– Не говори так! – Я села и посмотрела на него сверху вниз. – У тебя есть природное чутье, а за такое я все отдам. И ты храбрый, преданный и готов на многое ради людей, которые тебе небезразличны. Моя мама часто говорила: «Выбор есть всегда». Она таким образом спрашивала: уверена ли я, что приняла правильное решение? – Я положила ладонь на грудь Джареда, над сердцем. – И когда выбор действительно важен, ты идешь в правильном направлении.
Сердце Джареда под моей рукой забилось быстрее. Губы шевельнулись, будто он хотел что-то сказать, но промолчал. Он смотрел на меня, а его сердце колотилось все сильнее.
Наконец Джаред протянул руку, обхватил меня за шею и притянул к себе.
Я закрыла глаза, предвкушая поцелуй.
– Посмотри на меня, Кеннеди. – Голос Джареда прозвучал низко, тяжело. – Ты единственная, кто говорил мне такое. Единственная, кто видит во мне такое.
Наши лица были в футе друг от друга, но мне казалось, Джаред настолько близко, что слышит мои мысли.
– Это неправда!
– Тсс… – Он поднял руку и коснулся пальцем моих губ. – Мне наплевать, думает ли еще кто-нибудь так же, лишь бы ты думала. И то, что я чувствую к тебе… – Он прикусил губу, ища подходящее слово. – Иногда, глядя на тебя, я даже дышу с трудом.
Я прижалась губами к его губам, желая уничтожить расстояние между нами. Я чувствовала, как сильно он тянется ко мне, как много я для него значу. Это похоже на жажду, которую невозможно утолить.
Но я старалась, пока каждая моя клеточка не заболела от изнеможения и от того, что я могла найти только с Джаредом.
От счастья.
На следующее утро я проснулась, все еще лежа в объятиях Джареда, и почувствовала себя напряженной и отчаянно нуждавшейся в душе. Я выскользнула из-под его руки и на цыпочках прокралась мимо Приста, спавшего на соседней кровати.
Дверь между комнатами была все так же открыта. Алара зарылась в одеяла, а поперек кровати у нее в ногах лежал Бир. Элль с Лукасом спали поверх одеял на другой кровати. Лукас устроился повыше на подушках, а Элль положила голову ему на грудь. Она все же сменила оскорбительный розовый костюмчик на красный.
Я порылась в ее запасах одежды и нашла джинсы и футболку, которая на мне показалась бы платьем, и унесла все в ванную комнату.
Вода едва успела нагреться, когда я шагнула под душ. Мыльная пена покрыла мою спину, и мне захотелось, чтобы и чувство вины смывалось так же легко.
Мне необходимо избавиться от ответственности за все то, что происходило вокруг, хотя бы на несколько минут. Я перелистала кадры своей жизни, ища радостные воспоминания.
Мой дом.
Запах макарон с сыром, доносящийся из кухни, – не рыжих макарон из коробки, а тех, что мама делала сама, посыпая хрустящими хлебными крошками.
Закрытая дверь наверху, и я жду, когда мама спустится. Но это не она. Отец улыбается мне, сияя зелеными глазами, ямочки на щеках.
– Как тут мое солнышко? – Он достает что-то из кармана.
Я знаю, что это, еще до того, как вижу красно-белый фантик леденца.
Нет…
Я прижимаю к глазам ладони, отгоняя видение.
Только не он.
Мой отец не должен быть частью счастливых воспоминаний, и вообще каких-либо.
Вода вдруг потяжелела, словно грязная жижа, текущая в Миддл-Ривер. И эти ужасные воспоминания тоже следовало прогнать. Я отдернула руки от глаз, и пол душевой медленно проявился передо мной.
Сначала плитки. Потом круглая серебристая решетка стока. Черные полосы все еще мешали мне видеть. Я поморгала и снова посмотрела вниз.
Черные полосы пересекали плитки пола и буквы, отштампованные на решетке: «Сделано в США».
Капли чернильно-черной жидкости ударились о мою кожу, упали к ногам.
Я попятилась, скользя ладонями по гладкой стеклянной стенке. Форсунка душа висела надо мной. Темная вода стекала по моему телу, густая, как машинное масло.
Я открыла рот, чтобы закричать, и черная жижа заползла в мое горло, на вкус она была словно окурки или бензин. Я выскочила из душевой кабины, меня тошнило.
Черный отпечаток моей руки остался на стеклянной стенке.
Я схватила полотенце и потянулась к дверной ручке. И застыла. По моему запястью сползала капля безупречно чистой воды. Я обернулась к прозрачной кабинке.
