– Пешком? – глупо спросил Одя, стоя с Кларой у ярко освещенного выхода.
Клара, не слушая, по обыкновению, его слова, размахивала перчаткой перед легковушками. Наконец одна остановилась.
– Куда? – мрачно спросил шофер.
Клара, не отвечая, села рядом с ним.
Одя притулился сзади.
– Куда? – снова спросил шофер, глядя в пространство перед собой.
– В Ба-ба-банковский. – Неизвестно почему Одя стал заикаться. И это его так смутило, что он надолго замолчал.
А Клара обсуждала с шофером плохо очищенную от наледи дорогу, пробки, климат тут и климат там, экологию, возможности в России американского бизнеса и особенности подмосковной дачной жизни, в которую шофер был погружен по макушку – он ремонтировал дачу в трех часах езды от Москвы.
– Это недалеко, – пояснял шофер самому себе (Клара его не слушала), – у соседа дочка в институт оттуда каждый день ездит. Каждый день.
Свернули в Банковский. Одя забыл номер дома и вообще не хотел вылезать. Клара его буквально выволокла из машины, заплатив шоферу гораздо меньше, чем он ожидал от такой «шикарной» дамочки. Это было даже меньше, чем платили бедные бюджетники.
– Тут ее квартира? – спросила Клара, поднимая воротник манто, хотя ветра не было. Ночь стояла тихая и влажная, предвещающая весну.
– Мастерская, – прохрипел Одя.
Клара быстро, слегка раскачиваясь, пошла по обледеневшем тротуару. Шла она на высоких каблуках, что было актом женского героизма, поддерживая под руку Одю, который пошатывался и спотыкался.
«Я – подлец! Я – подлец! – кричал в его душе безумный голос. – Зачем я веду к Фире эту ужасную Клару? Эту дьяволицу, эту жену Потифара, которая и на меня почти польстилась, но почувствовала, что мне противна. Или потому и польстилась?» Одя как-то непроизвольно углубился в навязчивые размышления, из которых его вывел истерический выкрик Клары:
– Горит!
Он вздрогнул, вскинул глаза и близоруко вгляделся в темноту. О, он с первого мгновения понял! Он понял (может, поэтому он сюда и пришел? Его привело). Горел дом, где была Фирина мастерская. Большой, еще довоенный, прочный… Пылал в темноте ночи. С шумом подъезжали пожарные машины. Возле дома суетились пожарные со шлангами. В сторонке стояли жильцы, успевшие выбежать из горящего дома. Вокруг толпились зеваки и любопытствующие. Внезапно Одя сообразил, что горит именно в той части дома и даже в том углу, где находится (или уже находилась?) Фирина мастерская.
– Это Фи‑фи‑ра. Ее ма‑ма-стерская г-горит! – снова заикаясь, выкрикнул Одя, выскользнув из цепких Клариных рук. Клара тут же, картинным жестом, вскинула их к небу, словно благодарила Господа за этот пожар в мастерской соперницы.
Напрасно! Напрасно она так торопилась! Господь поступает совсем не так, как его просят глупые людишки, пытаясь по-своему интерпретировать его поступки, не зная дальних умыслов. Одя внимательнее взглянул на кучку толпившихся возле дома погорельцев и вдруг припустил к ним со всех ног – так ему, во всяком случае, казалось. На самом деле он еле шел, ноги разъезжались от волнения и усталости на обледеневшем тротуаре. В отблесках пожара он увидел двоих. Они, они… Ну да! Они были очень похожи на Фиру и Сиринова, но только какие-то неузнаваемые, немыслимо другие! Или это от огня, волнения? Или это с Одей произошло нечто такое, что он с трудом их узнавал? Видимо, они убегали из мастерской впопыхах, хватая из одежды, что придется. На Фире болтался мужской пиджак, а поверх него было накинуто мужское пальто – Одя узнал пальто, в котором видел Сиринова, убегавшего от Либмана. Сам же Сиринов был в одной замшевой куртке, сильно обгоревшей с одного боку. В руках он держал куклу, которую Одя прежде видел в Фириной мастерской. Видимо, это была с детства любимая Фирой кукла, кукла-талисман, которую она любила и хранила. И вот Сиринов спас ее из огня. А Фира прижимала к себе какой-то сверток.
Но дело было не в нелепой одежде, не в кукле, не в свертке… Их лица были неузнаваемы. И странно было видеть, как они сияют счастьем. Не убиты горем, не опечалены, а буквально сияют счастьем! Он никогда их такими не видел. Он вообще никогда не видел людей, на чьих лицах бы запечатлелось выражение столь несомненного счастья. Но как же так? Ведь у многих горе, пожар! Да и они сами, конечно, пострадали. Но тут же Одя подумал, что счастье не выбирает мига. Оно есть – и прекрасно! Они стояли, отделенные от происходящего, прижавшись друг к другу, погруженные в какой-то свой сон.
– Фира! – тихо позвал Одя. – Фира!
Она подняла счастливый непонимающий взгляд на Одю.
Он ужасно смутился и, не зная, что сказать, снова маниакально продолжил тему рукописи, из-за которой Фира с ним порвала.
– Это у вас рукопись?
Он показал на сверток в ее руке. Фира наконец его узнала и заулыбалась еще ослепительнее.
– А, это вы, Володя!
(Точно в его появлении не было ничего исключительного!)
– Нет, не рукопись, к счастью, – тоже улыбаясь, ответил за Фиру Сиринов. – Рукопись, как ей и полагалось, сгорела. А это Фирочкин автопортрет. Единственная спасенная работа.
– Как? – ужаснулся Одя. – Фира, сгорели ваши картины? Надо же попытаться спасти!
Он бросился в ту сторону дома, где была Фирина мастерская, но его не пустили пожарные.
– Там картины! Пустите! – кричал он тонким голосом, вытирая кулаком внезапно хлынувшие слезы.
– Сгорело. А что не сгорело – подберем. Не волнуйтесь, граждане!
Пожарные оттесняли Одю все дальше от того места, где была мастерская. Вдруг Одя услышал знакомый женский голос, но необычайно пронзительный, усиленный до крика. Оглянувшись, он увидел Клару, которая вцепилась в куртку Сиринова и пыталась оттащить его от Фиры. При этом она что-то злобно выкрикнула по-английски. Несколько дюжих молодцов-полицейских подошли к Кларе, оторвали от Сиринова и отвели в сторонку, посадив на обгоревший колченогий табурет.
– Не волнуйтесь, женщина, вам заплатят страховку. Если застраховано.
Клара продолжала что-то выкрикивать на смеси английского и русского. Одя встретился взглядом с Сириновым, и тот его поманил.
– Послушайте, юноша! Я ведь с вами знаком, правда? Вы – ученик Саши Либмана, я не ошибаюсь? Сделайте мне одолжение. Эта женщина, которая сидит на табуретке, видите? Она имела ко мне отношение. Она – моя бывшая жена. Как бишь ее зовут? Кира? Оксана? Совсем вышибло из головы. Но неважно. Скажите ей, что я все ей оставляю. Все, что нажил там, в Америке. И это ее успокоит, вот увидите.
Одя оглянулся на сидевшую Клару, но он не хотел уходить от Фиры и Сиринова – он боялся потерять их из виду. И в самом деле они стали выбираться из толпы.
– Уходите?
Одя вырос на их пути.
Ответил Сиринов, придерживая за локоть дрожащую Фиру:
