– Кого? – насторожился художник. – Кого вы знаете? Это писалось по воображению. И кстати, эту работу я вообще не продаю!
– Нет, я ее точно знаю! – не слушая, продолжал гость. – Нужно же так совпасть. Я бы… ну да, я бы купил у вас этот портрет.
– Не продаю, – монотонно повторил художник. – Да хоть бы и продавал, у вас денег на него не хватит! Тысяч пятьдесят долларов, слабо?
– Все же оценили? – с неожиданной злостью сказал гость. – Нет у меня таких денег, это вы правильно догадались. Даже и за пять тысяч долларов не знаю, смог бы купить. Если бы уж очень захотел. Одолжил бы, напрягся, квартиру отдал банку…
– Вам что, делать нечего? – потерял терпение художник. – Зачем вам вообще картина? Это же сейчас бизнес. Люди деньги вкладывают. Как в недвижимость. Покупают, почти не глядя. По несколько работ за раз. Главное – имя. А оно у меня, слава Господу, есть. Вам-то зачем?
В эту минуту в квартиру стремительно влетел семилетний сын художника, ушастый, с разбойничьей физиономией, а следом за ним устало вошла худая женщина с бледным недовольным лицом, сухая и плоская, как модель современных подиумов.
Гость попятился к двери.
– Простите, не буду мешать. Но повторю еще раз – эту женщину я знаю. У вас получилось что-то интригующее и магическое. Впрочем, не берусь судить. Но мне по душе.
Сын художника цепко ухватил гостя за потертые мятые брюки и изо всех сил стал тянуть к двери.
– Уходи, уходи, дядька! Уходи, пока цел!
– Андрей, иди помой руки. Сейчас будем обедать, – резким голосом сказала женщина. На выходку сына она не обратила никакого внимания.
– А вас-то как зовут? – встрепенулся художник.
– Что вам мое имя? Я вам лучше назову ее. Хотите? Все равно назову – Лилия Михайловна. Ведь угадал?
– Не придумывайте, – возмутился художник. – Писалось по воображению!
– Да ведь она наша с вами соседка, – с каким-то странным торжеством в глазах сказал гость.
– Кто соседка? – спросила жена с истерикой в голосе. – Андрей, ты меня слышал? Немедленно, слышишь, немедленно…
Андрей, стоя у входной вешалки, нахлобучивал лежащие наверху пыльные шляпы и кепки на голову соседа. Тот смущенно увертывался, подняв над головой руки, точно сдаваясь.
– Надеюсь, еще увидимся, – торопливо проговорил гость и почти побежал к двери, испуганно оглядываясь на Андрея. Видимо, он ожидал, что тот стрельнет ему в спину из рогатки или еще что-нибудь вытворит. Но обошлось.
Художник гостя не проводил и не ответил на его слова о встрече. Он ее не жаждал. Как все же странно. Неужели в этом женском портрете, который он действительно писал по воображению, скрыто нечто тайное, нечто такое, что говорит о его смутных душевных привязанностях и пристрастиях? Неужели даже посторонние люди могут угадать в его живописи то, что он сам скрывает от себя?
Глава 2
Соседка жила этажом ниже. Ее звали Лиля. Ее отчество он впервые услышал от зашедшего незваного гостя. Странно, но ее присутствие в доме Сол все время ощущал. И когда ее не было на месте – куда-то уезжала, уходила за покупками или по делам, – он это тоже все время чувствовал. Какая-то таинственная связь… (Вот они, магические нотки, увиденные соседом!)
Он ее встретил впервые много лет назад. Он еще не был вновь женат, и его будущая жена только еще замаячила на горизонте – робкая приезжая из российской глубинки, живущая в переполненном общежитии от третьеразрядного учебного заведения, что-то вроде «кулинарного техникума» в том жалком значении, которое придала ему миниатюра в исполнении Геннадия Хазанова. Это теперь он ее устроил в Союз дизайнеров и делает совместные с ней выставки, причем она претендует на первенство и удивляется, что в рецензиях пишут только о нем…
Да, так ведь он хотел вспомнить не о жене (нынешней). Поразительно, что мысли о ней приносят такую волну негатива и злобы. А тогда была тихая забитая девчонка, которую он навещал в общежитии. Из этого ничего серьезного не следовало. Просто он ей покровительствовал, помогал в житейских невзгодах, урывками воровато лаская, из чего тоже ничего не следовало. Она сшила ему осенний плащ. У него, как всегда, не было приличной одежды. И не из-за отсутствия денег, а по небрежности и нелюбви хождения по магазинам. И новая одежда на нем тотчас же приобретала вид старой – он ее заляпывал краской, рвал, сразу же протирал на локтях и коленях. Но плащик сидел довольно ловко – его это умилило. Он впервые зашел к соседке в этом новеньком, сшитом будущей женой (но тогда он об этом не догадывался) светлом плаще. На его вкус, чересчур светлом. Он любил темные, сероватые тона, а этот был цвета сливок. Ему нужно было от всех жильцов подъезда получить разрешение на то, что он будет перестраивать чердак под квартиру и мастерскую. Вот он и позвонил в дверь этажом ниже, не зная, кто ему откроет и откроет ли вообще.
Открыла девушка. Вид, во всяком случае, был девический, хотя, вероятно, она и была замужем. Потом он узнал, что не только была, но уже успела развестись, жила со старой больной теткой, сестрой матери.
Он выглядел да и вел себя в то время крайне нагло. Этакий хлыщ в кепочке и модном светлом плаще, плотный, с красивой гладкой физиономией и выпуклыми дерзкими глазами. Лысина уже намечалась, но была почти незаметна.
Без слов, прищурив глаза в нагловатой улыбке, он протянул ей бумажку на подпись. Она удивилась, рассмеялась, спросила, что это. И тут же подписала. Почему-то не захотелось уходить так сразу.
– Вы тут одна? – поинтересовался он.
Она взглянула рассеянно и удивленно.
– Я здесь с тетушкой. Маминой сестрой. Мама недавно умерла.
– А муж?
Она ответила не сразу, с запинкой.
– Зачем вам? Я же не спрашиваю, женаты вы или нет?
– И напрасно. Я не женат. Это к сведению. И еще я предпочитаю женщин постарше.
Она смерила его надменным взглядом, в котором читалось: «Ну и хам!»
Но его и это не проняло, напротив, подзадорило.
– Между прочим, могу вас ссудить деньгами на ремонт. У вас тут, как я вижу, полное запустение. А у меня сейчас будут строить. Перестраивать чердак. Хотите, попрошу поработать и у вас? За мой счет, разумеется.
И снова она ответила не сразу. Ей нужно было время, чтобы осмыслить меру его наглости.
– Неужели вы думаете, что я возьму ваши деньги?
Не возьмет? Он поглядел на нее внимательнее. Ну да, красивая еврейская женщина. В каком-то позднем – втором? третьем? – расцвете. Умница, видно по глазам. И гордячка – тоже по глазам. Все хорохорится, хотя и не такие сейчас тонут в житейском море…
Деньги у него брали все знакомые дамы, если он им предлагал. Он и был им интересен в основном деньгами, которые у него водились. После развала Союза он подрабатывал тем, что рисовал узоры для гобеленов, которые потом ткались и за большие деньги продавались «новым русским». Дело шло бойко. И он был достаточно щедр, чтобы давать полученные деньги взаймы, а чаще просто дарить своим мимолетным подружкам.
