– Скажите, пожалуйста, мистер Лузак, является ли это описание Калькутты справедливым и обоснованным,– молвил Чаттерджи и начал читать вслух: «…плотное скопление домов настолько ветхих, что того и гляди упадут, через которое, изгибаясь и виляя, проходят узенькие, кривые переулки. Здесь нет уединения, и кто бы ни отважился явиться в этот район, обнаружит на улицах, названных так из вежливости, толпы праздношатающихся, разглядит сквозь частично застекленные окна комнаты, до отказа заполненные людьми… застоявшиеся сточные канавы… заваленные мусором темные проходы… покрытые копотью стены, двери, сорванные с петель… И повсюду кишат дети, облегчающиеся всюду, где им угодно».
Он остановился, закрыл книгу и поднял брови, изобразив вежливый вопрос.
Я ничего не имел против игры в прямолинейность, раз уж это доставляет удовольствие хозяину дома.
– Многое сходится,– сказал я.
– Да.– Чаттерджи улыбнулся и поднял в руке книгу.– Это, мистер Лузак, описание Лондона, сделанное современником в 1850 году. Следует принять во внимание тот факт, что Индия только начинает свою промышленную революцию. Беспорядок и сумятица, которые вас так шокируют,– нет-нет, не отрицайте! – есть неизбежные побочные продукты такой революции. Вам повезло, мистер Лузак, что ваша культура уже давно миновала эту точку.
Я кивнул, подавив в себе желание признаться, что зачитанное описание вполне подошло бы и для районов в южной части Чикаго, где я вырос. Мне все-таки казалось, что стоит предпринять еще одну попытку прояснить свою точку зрения.
– Это очень верно, мистер Чаттерджи. Я понимаю значение сказанного вами. По дороге сюда я думал примерно о том же, а вы расставили все акценты. Но должен добавить, что за время нашего краткого пребывания здесь я ощутил нечто… Видите ли, есть в Калькутте нечто иное. Не могу точно определить, что это. Странное ощущение… насилия, пожалуй. Ощущение насилия, бурлящего прямо у поверхности.
– Или, может быть, безумия? – ровным голосом спросил Чаттерджи.
Я ничего не ответил.
– Многие исследователи нашего города, мистер Лузак, отмечают это мнимое ощущение всепроникающего насилия. Видите ту улицу? Да, именно ту?
Я проследил за направлением его пальца. Запряженная быками повозка двигалась по пустынному переулку. Если убрать тащившуюся повозку и баньяны с многочисленными стволами, то подобный вид можно было бы отнести к старому, изрядно обветшавшему району любого американского города.
– Да,– сказал я.– Вижу.
– Некоторое время тому назад я сидел здесь за завтраком и наблюдал, как там убивали семью. Нет, «убивали» не то слово. Их кромсали, мистер Лузак, кромсали! Там Именно на том месте, где сейчас проезжает повозка.
– Что же произошло?
– Это было во время столкновений индусов и мусульман. Там у местного врача жила бедная мусульманская семья. Мы привыкли к ним. Глава семьи был плотником, и мой отец неоднократно пользовался его услугами. Их дети играли с моим младшим братом. Потом, в 1947 году, во время самых ожесточенных столкновений они решили перебраться в Восточный Пакистан.
Я увидел, как они едут по улице в телеге, запряженной лошадью. Их было пятеро, в том числе и самый маленький на руках у матери. Я как раз завтракал, когда услышал шум Их перехватила толпа. Мусульманин спорил. Напрасно он ударил плеткой вожака того сборища. Толпа подалась вперед. Я сидел на том самом месте, где сейчас сидите вы, мистер Лузак. И все отлично видел. Те люди пустили в ход дубинки, булыжники, голые руки. Вполне возможно, и зубы. Когда все закончилось, плотник-мусульманин и его семейство превратились в грязные кучи посреди улицы. Погибла даже их лошадь.
– Боже праведный! – только и произнес я и, нарушив наступившую тишину, спросил: – Вы хотите сказать, мистер Чаттерджи, что согласны с теми, кто усматривает в этом городе налет безумия?
– Совсем напротив, мистер Лузак. Я упомянул об этом инциденте, поскольку в разъяренной толпе были… и остаются таковыми… мои соседи: господин Гольвалькар, учитель, господин Ширшик, пекарь, старик Мухкерджи, что работает на почте рядом с вашей гостиницей. Они были обычными людьми, мистер Лузак, которые вели нормальную жизнь до того прискорбного случая и после вновь вернулись к нормальной жизни. Я упомянул об этом, потому что сей факт доказывает глупость тех, кто делает из Калькутты эпицентр бенгальского безумия. Про любой город можно сказать, что в нем есть «насилие, бурлящее прямо у поверхности». Вы видели сегодняшнюю газету на английском?
– Газету? Нет.
Чаттерджи развернул газету, лежавшую возле сахарницы, и подал ее мне.
Местом действия заметки на первой полосе был Нью-Йорк. Накануне вечером там произошла авария в электросетях, самая серьезная со времени полного отключения электроэнергии в 1965 году. Как по команде по гетто и бедным районам города прокатилась волна грабежей. Тысячи людей приняли участие в явно бессмысленных актах вандализма и хищений. Под одобрительные выкрики из толпы целые семьи разбивали витрины магазинов и тащили все, что можно было унести: телевизоры, одежду… Сотни из них были арестованы, но мэрия и полиция признали свое бессилие перед проблемой такого размаха.
Были здесь и перепечатки из американских газет. Либералы видели в этом возрождение социального протеста и поносили спровоцировавшие его дискриминацию, бедность и голод. Консервативные комментаторы ядовито указывали на то, что голодные люди не станут воровать в первую очередь стереосистемы, и призывали к решительной борьбе с правонарушителями. Аргументированные комментарии казались бессмыслицей на фоне извращенной спонтанности самого события. Все выглядело так, будто большие города защищены от повального варварства лишь тонкой стеной электрического света.
Я передал газету Амрите.
– Ужасно, мистер Чаттерджи. Ваша точка зрения хорошо обоснована. Я, конечно, не хотел выглядеть слишком самоуверенным в своих убеждениях о том, что касается проблем Калькутты.
Чаттерджи улыбнулся и снова сложил ладони вместе. В его очках отражался серый свет и темные очертания моей головы. Он слегка кивнул.
– Как вы понимаете, мистер Лузак, это проблема всех городов. Проблема, усугубляемая уровнем нищеты и нравами иммигрантов, наводнивших Калькутту. Она переживает буквально нашествие необразованных чужаков. Наши трудности вполне реальны, но мы не видим в них ничего уникального.
Я молча кивнул.
– Я не согласна,– вмешалась Амрита.
Мы с Чаттерджи удивленно повернулись к ней.
– Я совершенно не согласна, мистер Чаттерджи,– повторила она.– По-моему, это прежде всего проблема культуры, во многих отношениях присущая Индии, если не одной Калькутте.
– Неужели? – Чаттерджи забарабанил пальцами сложенных вместе ладоней. Несмотря на самоуверенную улыбку, его явно удивлял и раздражал тот факт, что ему противоречит женщина.– Что вы имеете в виду, миссис Лузак?
– Что ж, поскольку, судя по всему, сейчас вполне уместно иллюстрировать гипотезы случаями из жизни,– тихо заговорила Амрита,– позвольте мне рассказать о двух происшествиях, которые я наблюдала вчера.
