Еще одно письмо, очень важное для себя и дальнейшей судьбы его семьи, капитан адресовал вице-адмиралу Джорджу Ле Клерк Эджертону. «…Побочные причины того, что нам не удалось вернуться, — поспешно излагал он то, что считал наиболее существенным для начальника морского ведомства, — объясняются болезнью участников похода, но настоящая причина, которая задержала нас, это ужасная погода и неожиданный холод под конец путешествия. Этот переход через барьер был раза в три тяжелее, нежели все пережитое нами на вершинах. И здесь никто не виноват, но результат уничтожил все мои расчеты, и теперь мы находимся чуть дальше ста миль от базы и доживаем последние минуты.
Прощайте. Пожалуйста, позаботьтесь, чтобы мою вдову обеспечили, насколько это будет зависеть от морского ведомства. Р. Скотт».
Капитан закрыл дневник и с тревогой прислушался к звукам за пределами палатки и не уловил ничего, что говорило бы о присутствии лейтенанта Бауэрса.
— Если я правильно понимаю, то, что вы сейчас пишете, — это прощальные письма? — неуверенно поинтересовался Уилсон.
— Это последнее, что я могу сделать, чтобы спасти, если уж не нас самих, то хотя бы нашу честь. Мужественность и целеустремленность нашей экспедиции.
— Считаете, что они могут подвергаться сомнению?
— Уверен в этом, — жестко ответил Скотт, похлопывая руками, чтобы разогреть озябшие пальцы. — Вспомните, какая уничижительная полемика велась по поводу пребывания на Северном полюсе исследователей Пири и Кука. В ходе которой подвергался сомнению не только факт первенства, но и сам факт их пребывания на полюсе.
— Согласен, история Роберта Пири печальна и поучительна. Прежде всего, поучительна той неблагодарностью, с которой человечество встретило его сообщение о покорении полярной вершины мира.
— Потому и считаю, что сомнению будет подвергать исключительно все: действительно ли мы побывали на Полюсе; погибли ли мы, уже побывав на нем или по пути к нему? Достаточно ли хорошо мы подготовились к этой экспедиции и не бросали ли по пути своих обессиленных товарищей, тела двоих из которых обнаружить в нашей палатке группа поиска не сможет. Наконец, стоило ли так рисковать, затрачивать столько сил и средств, организовывая поход к полюсу?
— Тем более что за месяц до нашего появления там уже побывал Амундсен, — поддержал его Уилсон.
— В том-то и дело, доктор. Если бы мы оказались там первыми, все наше путешествие воспринималось и оценивалось бы по-иному.
Уилсон помолчал, тоже, очевидно, прислушиваясь к тому, что происходило за стенками палатки. Как и капитан, он не уверен был, что Бауэрс вернется: вдруг этот отчаянный парень решил идти к складу в одиночку? И даже то, что спальный мешок лейтенанта оставался в палатке, не смущало доктора: Генри способен был отправиться налегке, устраивая себе отдых по примеру эскимосов — в наспех сооруженных иглу. Во всяком случае, он не раз говорил о таком варианте похода.
Время шло, а Бауэрс все не возвращался и не возвращался. Полярники то прислушивались, не заскрипит ли под ногами снег, то переглядывались, однако имени его не упоминали. И даже когда Уилсон все-таки решил нарушить молчание, речь пошла не о лейтенанте.
— В свете всего того, о чем мы только что говорили, сэр… Не пора ли и нам позаботиться о подробном отчете об экспедиции, который был бы написан вашей рукой и который стал бы своеобразным обращением к согражданам, ко всем, кто когда-либо заинтересуется нашим походом, самой историей покорения Южного полюса?
— Отчет, говорите, доктор?… Послание к согражданам? Пожалуй, вы правы. Пока еще есть силы и не помутился рассудок… Сегодня же приступлю к его составлению. Затем прочту вам обоим.
— Наверное, уже только мне одному.
— Думаете, что лейтенант решится пойти в одиночку?
— Уверен, что он давно решил оставить нас.
— «Оставить» — это неверная формулировка, доктор. Лейтенант давно намеревался в одиночку отправиться к складу, чтобы спасти себя и нас. Или хотя бы спастись самому. Мы с Генри откровенно говорили об этом, и я не возражал против того, чтобы он отважился на этот поход. Пусть даже совершенно безумный.
— Принимается и такая версия, принимается, — поспешно заверил его Уилсон. — Я, очевидно, неверно выразился, сэр.
Едва он произнес это, как с тыльной стороны палатки, обращенной входом на юг, раздался тот самый скрип снега под ногами лейтенанта, которого они так терпеливо ждали. В течение еще нескольких минут лейтенант возился у саней, а затем появился во входном проеме с одним из продуктовых мешков в руке.
— Наш сегодняшний рацион, джентльмены, — с ходу объявил он, — будет состоять из сухаря на каждого и последнего, разделенного на три части, кубика пеммикана. Сухарей и сухарных крошек нам хватит еще на два дня. Это все, чем могу вас утешить. — Не дождавшись какой-либо реакции своих спутников, лейтенант извинился за скудность обеда и неприятное сообщение, но подтвердил, что никаких других припасов у них не осталось.
— Мы-то считали, что вы уже в нескольких милях от палатки, — молвил Уилсон. — А значит, на несколько миль ближе к складу с продовольствием, чем наш лагерь.
— Вам, доктор, хотелось бы, чтобы я ушел?
— Если бы это действительно произошло, мы с капитаном очень огорчились бы, лишившись вашего присутствия, и в тоже время молились бы за вас, за ваше спасение.
— Но я не мог уйти, даже не попрощавшись с вами! — возмутился Бауэрс.
— Мы ведь англичане, — напомнил ему Уилсон, — в традициях которых — уходить, не прощаясь.
— Но не в той ситуации, в которой оказались мы с вами.
— Нам действительно хотелось, чтобы вы спаслись, лейтенант, — вмешался в их разговор Роберт Скотт. — Чтобы хоть один из нашей группы достиг базового лагеря и рассказал, как все произошло.
Из груди Генри вырвалось некое подобие стона. Только теперь он понял, что его возвращение вызвало не столько радость, сколько разочарование. «…Неужели эти люди рассчитывали, что по такой погоде я в одиночку сумею дойти до склада, запастись продовольствием и без санок, без палатки, и даже без спального мешка вернуться назад, чтобы спасти их?! — изумился лейтенант. — Но это невозможно! Мечтать о таком не следует даже в самых буйных фантазиях!»
— Я действительно прошел около полумили, чтобы понять, смогу ли достичь лагеря. Но очень скоро убедился, что не смогу, и если бы не следы, уже вряд ли нашел бы палатку. Были даже минуты, когда я с ужасом осознавал, что сбился с пути. Ветер валит с ног, видимости никакой, снег сечет лицо и глаза, как дробью… Поймите, я вернулся не потому, что струсил.
— Мы это понимаем, — заверил его Уилсон.
— Когда я потерял след, то очень испугался. Не гибели, которая, так или иначе, скоро настигнет нас, а того, что перед гибелью оставлю вас двоих, совершенно беспомощных. Только поэтому лихорадочно метался в поисках следов, а затем постарался как можно скорее вернуться в палатку. Уйти в такую погоду из лагеря — значит совершить акт самоубийства, к которому мы с вами, господин капитан, решили не прибегать.
