Скотт не раз отмечал, что молодые русские Антон и Дмитрий неплохо уживаются с остальными членами экспедиции. При этом оба они прекрасно трудятся. Правда, у Антона работы больше, зато Дмитрий легче поддается обучению и уже достаточно хорошо общается на английском языке.
Перед отходом «Терра Новы» в экспедицию, Национальная телефонная компания решила потратиться на рекламу, передав полярникам несколько телефонных аппаратов и десятки миль кабеля для налаживания связи в районе полярной базы. Благодаря этому исследователи провели три телефонные линии, которыми соединили экспедиционную базу с расположенным в пятнадцати милях «Старым Домом», а также с небольшой обсерваторией, где проводил свои исследования канадский астрофизик Чарльз Райт. Еще одна линия завершалась у ледового домика, построенного возле полыньи, в которой биолог Нельсон выуживал сетью свои «объекты изучения».
К вечеру первого августа вернулась экспедиция доктора Уилсона к далекому мысу Крозье, где сам доктор, а также лейтенанты Бауэрс и Черри-Гаррард занимались изучением жизни императорских пингвинов, превративших этот мыс в одно из мест своего размножения. Эта «жестокая экскурсия», как называл ее сам Уилсон, длилась более пяти недель, не раз доводя физически истощенных полярников до грани гибели. Маршрут оказался очень сложным, а нарты слишком тяжелыми, чтобы троим полярным странникам можно было десятки миль тащить их по гористой ледовой местности.
— Это было немыслимо, — едва шевеля потрескавшимися от ветра и мороза губами, рассказывал Уилсон на следующий день после приезда, когда все трое приняли ванну и отоспались. — Температура иногда опускалась до минус шестидесяти. Порой казалось, что ни наша палатка, ни одежда, ни сами мы попросту не способны выдержать такого космического холода. Знаю, что во время своего путешествия к северному магнитному полюсу земли Амундсен вроде бы выдерживал температуру, доходящую до шестидесяти двух градусов. Но его сопровождали эскимосы, эти «люди севера», которые на каждом привале возводили для него ледяной дом, иглу, в стенах коего можно было комфортно отдыхать и при минус семидесяти.
— К тому же он шел днем, при солнечном свете, — поддержал его Скотт, — а сама экскурсия на магнитный полюс длилась всего-навсего пять дней, после которых он вернулся на судно, в свою утепленную каюту.
— Понадобилось почти две недели, чтобы мы добрались до той местности на мысе, в которой смогли расположиться лагерем, не пугая пингвинов, высиживавших в это время птенцов. В течение трех суток мы выкладывали из камней стенки хижины, которую накрыли куском парусины. Особой архитектурой это жилище не блистало, тем не менее… Хмурый полдень на мысе был настолько коротким, что, завершив строительство, мы отправились на поиски пингвинов уже в темноте, что называется, на ощупь.
— При этом, — дополнил его рассказ Бауэрс, — нам понадобилось около двух часов, чтобы добраться до прибрежной ледяной гряды и почти столько же, чтобы, составив связку, перебраться через нее к колонии пингвинов.
Скотт и члены экспедиции сидели за столом в кают-компании базы, а почти все остальные обитатели ее сгрудились вокруг стола, молча выслушивая впечатляющий рассказ «экскурсантов», в счастливое возвращение которых еще недавно вообще с трудом верилось.
— Но и после этой альпинистской операции мы оказались всего лишь на плато, возвышавшемся над обиталищем птиц, — вернул себе инициативу Уилсон. — В полярных сумерках мы слышали крики пингвинов, но не могли найти более или менее безопасный спуск. Когда уже совсем стемнело, мы с трудом вернулись на стоянку, но это было возвращение ни с чем. На следующий день мы вновь преодолели уже знакомый нам путь и, поблуждав какое-то время между базальтовыми скалами, умудрились проползти через ледовый тоннель, связывающий плато с прибрежной равниной.
— Каковы же ваши трофеи, доктор? — спросил Скотт.
— Трофеи? Увы, они жалкие. Мы немного уменьшили популяцию, убив трех пингвинов, чтобы получить жир для походной печи, и собрали с полдюжины яиц, только три из которых оказались пригодными к изучению, после чего поспешили вернуться в лагерь до наступления полной темноты. Причем наше счастье, что мы сумели добраться до хижины раньше, чем разыгралась сильнейшая снежная буря. Сначала она сорвала закрепленную у самой стены хижины палатку, в которой оставалась часть наших вещей, и куда-то унесла ее, а затем точно так же унесла парусиновую крышу хижины. После этого нам оставалось надеяться разве что на спальные мешки, в которых, под открытым небом, мы и провели не только длинную лютую ночь, но и первую половину следующего дня. Когда же пурга, наконец, угомонилась, мы повыползали из своих заледенелых коконов, закрепили на крыше обнаруженный неподалеку брезент и растопили печь, чтобы согреться и приготовить себе еду. Ну а дорожную тактику мы избрали такую: при организации ночлега вырывали глубокую яму, устилали её, накрываем сверху сохранившимися напольными коврами и погружались в нее в спальных мешках.
— А что, тактика вполне приемлемая, — признал доктор Аткинсон. — Во время бури или снегопада над этой ямой можно было устанавливать сани для прикрытия и общего утепления.
— Очевидно, додумались бы и до такого решения, — согласился Уилсон. — К счастью, испытывать нашу тактику на деле не довелось. Пройдя около полумили, мы обнаружили свою палатку между валунами, причем совершенно целую. Опасаясь, как бы ее вновь не унесло, Бауэрс обвернул себя на привале вместе со спальным мешком и заявил, что если на сей раз ураган унесет палатку, то пусть уносит вместе с ним.
«На следующий день они отправились назад (на экспедиционную базу), — излагал Скотт рассказ этих чудом спасшихся людей в своем дневника, — но здесь их захватила новая метель и задержала на двое суток. За это время вещи их дошли до невозможного состояния. Спальные мешки настолько затвердели, что их нельзя было свернуть, — так замерзли, что нельзя было хотя бы немного согнуть их, не ломая кожу; пуховая подшивка на оленьих мешках Уилсона и Черри-Гаррарда едва затыкала из середины новые трещины. Все носки, меховые сапоги, меховые перчатки давно покрылись льдом, пролежав целую ночь в боковых карманах; они и не думали оттаивать, не то чтобы сохнуть.
Черри-Гаррард порой целых три четверти часа не мог влезть в свой мешок, так он сплющился, смерзся и так трудно было его раскрыть. Вряд ли можно представить себе ужасное состояние несчастных путешественников, когда они плелись домой через барьер при температуре, которая упорно держалась ниже шестидесяти градусов. Вот так они и добрели домой.
Уилсон огорчен, что ему мало пришлось наблюдать пингвинов; но для меня и для всех, кто оставался здесь, главная польза от этого путешествия заключалась в представляемой картине одного из наиболее удивительных подвигов, занесенных на страницы полярной истории. Посреди ужаса полярной ночи люди не побоялись противостоять неимоверным морозам и самым лютым снежным бурям, что само по себе уже что-то новое; они прониклись упорством и выдержали в течение пяти недель, что уже является геройством. Поход этот обогащает наше поколение таким рассказом, который, можно не сомневаться, не забудется».
Поскольку группа Уилсона находилась в той климатической зоне, в которой пребывала сейчас и норвежская экспедиция, капитан Скотт поневоле задумался над положением Амундсена и его спутников. Если в течение всей зимы, рассуждал он, группе Амундсена приходится выживать при температуре близкой к шестидесяти градусам, то как она выживет и каким образом ей удастся сохранить для своего броска к полюсу ездовых собак? И еще Скотт, уже в который раз, обратил внимание на лейтенанта Бауэрса.
