Работали мы до восьми часов вечера, пока не добрались до гурия, поставленного 29 декабря. До следующего склада („Верхнего глетчерного“) нам вполне должно хватить недели; у нас на руках еды на восемь дней полными рационами. Мы увеличили их на одну седьмую часть; это дает нам существенную разницу. Ноге Уилсона значительно лучше, однако руки Эванса в ужасном состоянии: слазят два ногтя, полопались волдыри».
Следующий день тоже обещал быть успешным, поскольку ветер дул попутный и парус придавал санкам такую скорость, что полярникам уже приходилось не столько тащить их, сколько направлять движение. И все было бы хорошо, но на первом же крутом спуске удержать санки не удалось и они завалились набок, сбив с ног и протащив за собой всех полярных странников.
— Но даже это падение не должно выбить нас из седла, — первым опомнился Отс, осматривая своих спутников, которых санки разбросали по склону. И, с трудом поднявшись, принялся помогать другим. Оказалось, что все они получили ушибы, причем особенно жестоко прошелся этот «взбесившийся транспорт» по Эвансу. Сильнее всего он ушиб голову, и даже после того, как Отс и Бауэрс помогли ему подняться, унтер-офицер еще с минуту стоял, плохо соображая, что с ним произошло и что следует делать дальше.
Скотт понимал, что самое время дать возможность людям отдохнуть, однако слишком уж хорошим выдался этот день, чтобы можно было терять время. Поэтому он приказал снять лыжи, и еще до завтрака они прошли почти девять миль. Сам же завтрак устроили себе под крутым склоном возвышенности, на которую им еще только предстояло взобраться.
— Пока что мы все еще идем по возвышенности, — попытался подбодрить своих товарищей Скотт, — но дня через четыре мы спустимся с этих вершин и пойдем по низменной равнине. Там и температура значительно выше, и, если помните, крутых подъемов и спусков значительно меньше.
— Хочется надеяться, что когда-нибудь мы действительно выберемся отсюда, — почти всхлипывая, произнес Эванс. — Хотя я уже в это не верю.
— Вначале нам надо взобраться на это плато, — добавил Уилсон, — причем сделать это следует как можно быстрее, пока температура не понизилась до ночной. А склон, как я вижу, заледенелый, скользкий, как бы чего не произошло.
Его слова капитан Скотт вспомнил уже минут через двадцать. Достигая первой седловины, он неожиданно поскользнулся и, сорвавшись с небольшого уступа, с такой силой ушиб плечо, что поначалу показалось, будто совершенно разбил его. Уилсон и Бауэрс тут же спустились к нему в расщелину, помогли встать на ноги, и врач попытался выяснить, нет ли перелома или вывиха. Диагноз: «Ничего страшного, обычный ушиб, хотя и очень сильный», немного утешил и самого Скотта, и остальных полярных странников, однако боль от этого не притупилась. До конца дня и ночью чувствовал он себя скверно.
— Будем надеяться, что это ненадолго, — молвил Скотт, ощущая, как лямка буквально обжигает огнем его предплечье и лопатку.
— Не кажется ли вам, сэр, что мы попали в какую-то роковую полосу неудач, полосу травм и всех прочих неприятностей? — спросил Эванс, обращаясь к нему уже как к товарищу по несчастью.
— Не кажется, унтер-офицер, — довольно холодно произнес «полковник флота». — Никакой роковой полосы нет. Просто сказывается усталость, при которой мы теряем бдительность и осторожность. Причем теряем все, в том числе, как видите, и я, ваш капитан Скотт.
— Нет, сэр, — упорно покачал головой Эванс, — просто все мы пока еще не поняли, насколько здесь, — обвел он взглядом пространство перед собой, — все серьезно.
«А ведь отныне одним инвалидом в палатке может стать больше, — с горечью подумалось Роберту. — Правда, у Уилсона с ногой чуть лучше, но даже у него вскоре все может ухудшиться так же, как у Эванса с руками, особенно с пальцами. И мы окажемся счастливчиками, если сумеем выбраться из этого „ледового безумия“ без особых трагедий».
Помня о недавней аварии на спуске, по склону полярники теперь спускались с максимальной осторожностью, следя за санками и всячески подстраховывая друг друга. Скотту даже показалось, что после его увечья полярные странники стали более внимательно, даже трогательно, относиться друг к другу. Очевидно, потому, что каждый вдруг понял, что следующей жертвой в этой череде падений и ушибов вновь может оказаться он сам.
— Мы опять потеряли след, сэр, — вывел его из раздумий навигатор. После спуска с плато Скотт стал настолько полагаться на бдительность Бауэрса, что почти перестал следить за старой колеей, которая то возникала в очередном гребне, то вдруг вновь исчезала на очередной ледовой поляне. — Впереди высокие заструги, но я не уверен, что мы сумеем быстро отыскать след наших санок. К тому же заструг этих — как волн в океане.
— Что вы предлагаете, лейтенант?
— Судя по всему, мне следует отправиться на поиски следа. Иначе нам придется плутать всем экипажем, вместе с санками.
— След мы, может, и найдем, но потеряем время. И потом, я боюсь за вас, Бауэрс, — проговорил капитан, пытаясь массажировать предплечье, которое время от времени простреливала странная острая боль, словно его пронизывала пущенная кем-то стрела.
— За меня? Почему? Со мной все в порядке, сэр. Пока что ни ушибов, ни обморожений.
После этих слов капитану вдруг захотелось обнять этого парня, как только что нашедшегося родного сына.
— Именно потому и боюсь за вас, что вы — последний из нас, кто пока что по-настоящему держится, что вы — последняя наша надежда.
Бауэрс оглянулся на стоявших позади него спутников и почувствовал себя неловко. Как-то слишком уж трогательно это прозвучало в устах начальника экспедиции.
— Тем более вам стоит использовать меня при самых сложных ситуациях, сэр, — негромко, почти доверительно произнес он.
— Вы сами сказали: «при самых сложных», которые еще ждут нас впереди. А пока что ведите нас строго на север, лейтенант-навигатор. И давайте условимся: как только мы теряем след — движемся строго на север, до самого глетчера — только строго на север. Мы уже несколько раз петляли в поисках старого следа и всякий раз только случайно находили его. Причем только потому и находили, что придерживались курса на север. Все, поднять паруса!
И тактика Скотта вскоре оправдала себя. Пройдя около полумили, группа вдруг наткнулась на колею, которая оказалась следом команды лейтенанта Эдварда Эванса, что вполне устраивало полярных странников.
Как бы там ни было, а перед приказом полковника флота разбить лагерь Бауэрс доложил ему: после последнего привала они прошли еще семнадцать миль.
— Почти невероятно, — признался Скотт, объявляя всей команде благодарность за усердие и преданную службу королю.
17
В этот раз сон перенес его на палубу парусника, судя по всему, того самого, на котором они с Кетлин шли из далеких африканских владений Англии в еще более далекую Австралию. Вдали проплывали берега какого-то острова, по палубе прогуливались разнаряженные пары, а они с Кетлин стояли, плотно прижавшись друг к другу, так что Роберт ощущал не только манящее тепло женского тела, но и проявление той страсти, которая уже давно не поглощала его сознание и не вовлекала в свои губительные сети.
