Если в малолетство Иоанна, по единодушному мнению историков, происходило невиданное обкладывание народа поборами, приведшее к повсеместным бунтам посадских людей, то в пору его юности то же самое боярское царство продолжало править страной в скрытом виде. Современные историки все больше склоняются к тому, что так называемый «синклит» («Избранная рада» в ублюдочной терминологии Курбского) действовал в интересах княжеско-боярской олигархии, в критические моменты проявлялось, что деятели синклита фактически стояли на стороне двоюродного брата царя Владимира Старицкого. Одним из первых сущность «синклита» начал раскрывать С. Ф. Платонов, который полагал, что этот круг служил орудием не бюрократически-боярской, а удельно-княжеской политики, и ограничивал царскую власть не в пользу учреждений (думы), а в пользу известной общественной среды (княжат).
И. П. Фроянов обоснованно показывает связь боярской модели правления с ересью жидовствующих, которая была частью идеологической войны Запада против России, а опричнину рассматривает как подрывание корней у развития этого вируса внутри страны. А. А. Зимин а вслед за ним А. И. Фурсов считают, что заключенное Адашевым перемирия 1559 года пагубно сказалось на ходе Ливонской войны, поскольку после этого в нее оказались втянуты несколько европейских держав. Это чрезвычайно осложнило обстановку в России в 60-е и 70-е годы, обусловило напряжение всех сил государства и народа, вымотало и обескровило страну. Фурсов считает, что Ливонская война была бы выиграна, если б Адашев не имел тогда столь обширных полномочий, и царь Иоанн Грозный, победитель не только Казани, но и Ливонского ордена, въехал бы в историю на «белом коне».
Какой бы миф мы не избирали в качестве своего — миф о «крамольниках» или миф о «кромешниках» — мы не имеем права игнорировать ни факты в пользу первого, ни факты в пользу второго. Крамольный характер боярского царства, несовместимость боярской модели со строительством национально-имперского типа державы, пагубность олигархического диктата (прямого или косвенного, как в случае с «синклитом»), наконец, жесткое сопротивление царю князей и бояр, выразившееся в многочисленных бегствах их в Литву, а также в нескольких заговорах — все это не подлежит замалчиванию. На эти факты нельзя закрывать глаза и смотреть сквозь пальцы, тем более что сейчас мы живем в сходных условиях квази-боярской плутократии, растаскивании национального пирога сверхбогатыми социальными хищниками.
Смутное время показало, что именно через боярско-олигархическое разложение государства Запад мог одолеть Россию, расчленить ее или посадить на престол своего ставленника (самозванца как в 1605 году или польского королевича, как предлагала семибоярщина). Опричнина выковывала альтернативный тип государства, в тенденции неуязвимого для подрывных технологий. Не потому ли историография периода опричнины напоминает растянувшееся на несколько столетий совместное заседание обществ «Мемориал» и правозащитных организаций, обличающее репрессии и требующее реабилитации своих идейных родственников?
9. Виртуозное решение — шедевр в результате
В чем же был смысл опричнины? Смысл этот многоаспектен. Важно понимать, что царь осуществил через нее не коренную смену элиты (как некоторые представляют), не тотальный отрыв князей и бояр от их удельных земель, а смену самих принципов власти и собственности. Сущность опричнины состоит в том, что вместо «удельности» как высшего закона, стоящего над государством и «православным христианством» (так называли тогда «народ», «нацию»), был выдвинут принцип служилой элиты. Было объявлено, что собственностью, честью, безопасностью, славой будет обладать в конечном счете тот, кто служит государству как целому, кто укрепляет его, кто оберегает его от врагов внешних и внутренних, кто о нем «радеет» (формула посланий царя из Александрой слободы в 1655 году). Опричнина ни в коей мере не сводится к террору и казням. Репрессиям были подвергнуты противники преобразований из всех слоев, хотя де факто таких противников было больше всего в среде родовитого олигархата.
Знаменательно то, как была учреждена опричнина. Попробуем реконструировать ход мыслей Иоанна Васильевича. Он удалился в Александрову слободу, но это был шаг не эскаписта, как можно подумать, а человека, начавшего предельно серьезную «духовную брань» с главными своим неприятелями. Доказательство тому — плоды царского «бегства».
Своим шагом он обнажил всю нищету «боярской модели». Он как будто предложил народу вновь остаться один на один с плутократией. Такая «игровая ситуация», по замыслу Иоанна Васильевича, должна была вызвать в памяти народной образ лихих годов «боярского царства». Эта память была еще жива в старшем поколении, и весь народ знал, чем чреват олигархический беспредел. В ответ на грамоты царя, читанные на площадях и в церквах, посадский и торговый люд выразил готовность «потребить» изменников за своего царя. А самого государя широкие слои народа звали вернуться к отправлению власти, дабы защитить их от притеснений «сильных». Мы видим обоюдоострое оружие политической игры Иоанна: он обретает себе сторонников в лице демократических слоев, и в то же время во всенародном призыве обретает легитимность защитника против олигархической верхушки. В этих обстоятельствах князья и бояре, боясь эксцессов, были вынуждены скрепя сердце присоединиться к делегации в Александрову слободу, призывавшей Иоанна вернуться в Кремль. Важно правильно понять нравственный смысл этой игры — царь не стравливал народ и феодалов, царь констатировал, что он не заодно с олигархами, что ему ведома иная правда. Это был своего рода референдум о доверии: кого предпочтет народ.
Результатом референдума стало выделение в государстве особой зоны, специально организованной под царя и не имеющей тесной взаимосвязи с насквозь пропитанной духом олигархии земщиной. Этот «развод Царя с Землею» означал намерение начать вторую волну преобразований уже не в опоре на всю полноту имеющейся элиты. Такая опора была признана негодной. Фактически царь объявлял о создании для себя новой опоры, собственно царской опоры, поскольку старое не дает хода новому, блокирует развитие. Если старый «двор» государя вырастал из других институтов государства и был накрепко с ними связан, то теперь он устроил «двор, где был бы полным хозяином», по выражению С. Б. Веселовского.
Таким образом мы видим главный структурный силуэт политики опричнины: смыкание верховной власти с широкими слоями народа — их союз против «сильных» конкурентов верховной власти. Можно сказать даже больше: само понятие верховной власти на Руси еще не устоялось. Даже при венчании на царство это понятие еще до конца не выработалось в политическом сознании. Чтобы внедрить его в умы, нужны были новые преобразования, нужно было наглядно показать верховенство царской власти, его отличие от княжеской и великокняжеской. До опричнины сила авторитарной власти зависела от воли и характера великого князя. В опричнине сила верховной власти переходит уже в сам ее институт. В титуле «царя» нагнетается политическая трансценденция, концентрируется полюс политической мощи предельной по отношению к земле, к элите, к государственному аппарату, к отдельному человеку.
