Он поднял кресло, заглушил двигатель, опустил стекло.
– Я прикорнул тут… Садись.
Детектив обогнул машину, сел справа от бывшего начальника.
– Что случилось?
Чернаков не стал целиком вводить Толика в курс дела. Время дорого.
– Тут рядом семейка одна живет. В частном доме. Баба, которую Лемешев прихватил, и родственник ее. Хочу поговорить, кто ее надоумил на нас заяву накатать.
– Да адвокат, наверное… Они ж, волки, еще те комбинаторы.
– Думаю, не только адвокат.
– От меня-то что надо?
– Рядом постоишь. В разговор не встревай, просто страхуй в сторонке. Ствол захватил?
– У меня газовик. – Бушуев похлопал по карману куртки.
– Хватит.
– Их двое в хате?
– Не знаю, не спрашивал. Мужик дома точно.
– А если ничего не скажут?
– Значит, не судьба… Вообще-то, я еще хотел по углам пошарить. Если они кражами активно промышляют, наверняка паленое найдем.
– Толку-то… Отоврутся, уроды.
– Ничего… Найдем – очко в нашу пользу. Пошли.
Бушуев закрыл свою новую «Тойоту», купленную в кредит месяц назад.
Уже стемнело, но это и к лучшему. Можно в окошко заглянуть. И враги не заметят, кто к ним пожаловал.
В избушке горел свет. Электрический. Не лучина. Окна по-прежнему были занавешены. Конь на месте, подле забора. Хозяева чай, наверно, пьют у самовара.
Чернаков осторожно толкнул калитку, придерживая рукой, чтобы не отвалилась. Злая собака не залаяла, видимо, объелась «Чаппи» или вообще давно сдохла. Бушуев предложил проверенный способ: долбануть поленом по «Роверу», а когда выскочит хозяин, спеленать его, но Вячеслав Андреевич отговорил. Тихо стреножить не получится, а из дома могут открыть огонь. И будут правы.
Они поднялись на крыльцо, Бушуев по привычке занял позицию сбоку, вытащив газовик.
Дверь оказалась не заперта. Кого здесь, в Левашово бояться? Чужие здесь не шарят. Чернаков кивнул детективу и осторожно шагнул в небольшие сени, освещаемые мутной лампочкой небольшой мощности. (Статья 139 УК. Нарушение неприкосновенности жилища. Штраф или арест до трех месяцев. «Фигня, отсижу…») В доме пахло прелостью и деревенским туалетом. Из комнаты доносились звуки телевизионного рекламного ролика. «Чего стоим, кого ждем?» – «Ты зачем бензин пьешь, дура?.. – А я застрахована!»
На вешалке куртка, кроличья шуба Галины Михайловны, еще какая-то одежка. Чернаков, не избавившийся от милицейского синдрома рыться в чужом белье, ощупал карманы куртки, потом перешел к шубе. Но неожиданно повернулся к Бушуеву, приложив палец к губам. Вторым пальцем показав на вешалку.
Под шубой висела зеленая матерчатая куртка с вышитым хищником на задней стороне. «Пума». Что говорило о скупердяйстве хозяев дома. Другой бы улику выкинул от греха подальше или сжег, а эти приберегли. Значит, как говаривал Жеглов, к вещам относятся трепетно, жалеют – дров наколоть пригодится или по грибы ходить.
В принципе, можно было отчаливать. Быстренько вызвать Лутошина или «брата», пускай изымают, а заодно и остальную территорию обыщут. Наверняка и краску найдут, и взрывчатку, и провода. Все настоящее, не подкинутое. А с учетом показаний Вячеслава Андреевича этого вполне хватит для предъявления красивого обвинения. Присяжным не придется подкидывать монетку – виновен, не виновен? Виновен!
Чернаков сделал знак Бушуеву, чтобы тот аккуратно покинул чужое жилище. Толик попятился назад и – вот черт!.. – зацепил стоящее на скамье пустое ведро.
Боевая тревога! Боевая тревога! Сработала охранная сигнализация! Группе захвата на выезд!..
Дверь в комнату почти тут же отворилась, в проеме возник Сергей Анатольевич Копытин с бутылкой пива «Козел» и со ссадиной на носу… И был он недостаточно приветлив. Взгляд добрый, как у бойца расстрельной команды, и тревожный, как у пограничной собаки.
– Не понял, блин… Вы кто такие?
– Здравствуйте, Сергей, – по возможности дружелюбно ответил Чернаков, – я привез вам деньги. За джип. Помните? Подходим, а у вас открыто.
Тревога на секунду сменилась удивлением. «А может, и правда привез?» Но Копытин тут же взял себя в руки. Переложил «Козла», как гранату, и пошел в атаку. За его спиной мелькнуло обеспокоенное личико Галины Красной.
– Ах ты, пи…
Ясно, что не «пионер». Чернаков не стал дожидаться окончания фразы, шагнул назад, одновременно выхватывая из кармана «Осу». Плавно нажал на спусковой крючок, ибо приглашать хозяина за стол переговоров не имело смысла. А громко, однако… Целил в колено, но не рассчитал поправку на скорость приближения соперника. Пуля ударила ему в левое бедро. Чуда не произошло. Сергей Анатольевич устоять не смог. Сложился, как карточный домик, и затянул высокую ноту, как великий певец Витас. Галина Красная затянула следом, не зная, то ли бросаться к упавшему, то ли атаковать непрошеных гостей. Победила любовь.
– Сережа!!!
Чернаков не стал объяснять, что пуля резиновая и целостность Сережиного организма не нарушена. Максимум, перелом.
– Толя, держи их на мушке! – дал наказ Бушуеву. – Будут дергаться – стреляй в голову.
Левой рукой вытащил мобильник, правой – очки, перед этим сунув «Осу» под мышку. (Не Бонд. Не Джеймс Бонд!) Активизировал телефонную книжку. Прикинул, кому лучше звонить, – «брату» или Лутошину? Выбрал «брата» – в ФСБ не такой дефицит со служебным транспортом, как в родной милиции, примчатся быстрее. Сейчас, сейчас…
Но нажать зеленую кнопочку вызова Вячеслав Андреевич не смог. Это довольно непросто сделать, когда перед глазами вдруг возникает картина того самого художника с выставки. Сплошные черные кляксы и разноцветные полосы.
А что еще может возникнуть, ежели тебе по затылку приложат тяжелым осиновым поленом?
Кляксы становились все больше и больше, пока полотно окончательно не превратилась в «Черный квадрат» Казимира Малевича…
* * *
Юля еще раз набрала Чернакова. Он не ответил, хотя знал, что звонит она, – ее номер высвечивался на его мобильнике. Недоумение плавно перетекло в обиду.
Мог бы и перезвонить. Но ему, очевидно, сейчас не до нее. Как же – соперника посадили! Наверное, наслаждается победой в одиночестве. Не хочет ей свою радость показывать.
А ведь если Диму посадят, она никогда не сможет быть счастлива. Любовь… Все беды из-за любви. Разве Дима ей чужой? Разве не его она любила так, что готова была сжечь все мосты, бросить к его ногам свою мечту. И ведь бросила… Сначала мечту ради Димы, а теперь и Диму. Ради чего? И что с ним теперь будет? Он же не вернется оттуда, а если и вернется, то в каком состоянии? Как она будет жить, зная, что он мучается из-за нее? Разве она разлюбила его окончательно?
