– Ну что ты как маленький, ей-богу… К шестому десятку скоро, а все детские вопросы задаешь. Замолвят за нас словечко. Не волнуйся. Отрекомендуют. Главное, грядка свободна, как говорят господа бандиты.
Чернаков поднял глаза к потолку. Затылок опять заныл. Откровенный больно этот Щербина. И вежливый. Словно киллер, который, прежде чем пустить клиенту пулю в лоб, извиняется за возможные неудобства. Не к добру, ох не к добру. (Практически Голливуд! Злодей, вместо того чтобы тупо пристрелить героя, дает ему расклады! А потом герой чудом спасается!.. Чудо, чудо, ты где?!)
Спорить с этим типом по вопросам морали – все равно что с носорогом в лобовую идти. Дерьмо и через десять лет «Шанелью» пахнуть не будет, как его ни перерабатывай. А силы лучше беречь. Пригодятся. Врезать напоследок ногой по брюху. Глядишь, почка у урода оторвется или брезжейка лопнет.
– Ты мне вот что лучше скажи… – Щербина извлек из портсигара папиросу «Беломорканал» и постучал гильзой по крышке. – Кроме Толика кто-нибудь знает, где ты?
– Половина Питера. Я провел пресс-конференцию.
– И Юля тоже?
– При чем здесь Юля? – насторожился Чернаков.
– Нет-нет, ни при чем. – Собеседник чиркнул бензиновой «Зиппо» и затянулся ядреным дымом папиросы. – Ты бы позвонил ей на всякий случай. Скажи, что на залив поехал. Рыбку половить к новогоднему столу. Пригласили, мол, друзья на рыбалку. Или на снегоходах по льду погонять.
– Это еще зачем?
– Чтоб не волновалась. Не переживала.
– Сам звони, – догадавшись, куда клонит Щербина, прошептал Чернаков.
– Она сейчас дома, – спокойно продолжил конкурент, – одна. Дверь, если помнишь, – не дверь. Любой зайдет… Обидно будет, если и любимая твоя станет жертвой кровожадных разбойников. Очень крово и очень жадных.
– Руки развяжи.
– Зачем? Я уж как-нибудь наберу ее номер.
Щербина достал из своего кармана мобильник Чернакова, нацепил очки.
«Это я, значит, без вести пропаду, – прикинул Вячеслав Андреевич, – на рыбалку поеду и под лед уйду. Искать не будут, не та птица. Мало ли где провалился? Залив большой… А к весне корюшка схавает. Корюшку выловят и пожарят. Съедят под водочку и переварят. Процесс превращения нормального человека в кучку… Хм, веселая перспективка… С-суки…»
Рядом с печкой валялась кочерга. Оружие немассового поражения, запрещенное Женевской военной конвенцией как антигуманное. Штучка посерьезней клюшки… Чернаков сжал зубы и потихоньку потянул вверх левую руку, потом рванул вниз. Скотч дал слабину. Щербина, не замечая манипуляций Чернакова, увлеченно изучал телефонную книжку, словно в ней был шифр камеры хранения, где лежал миллион. Еще разок. И… С третьей попытки кисть удалось освободить. Вперед! Здравствуй, песня!
Прыжок, кочерга, удар! Крюком точно в глаз! Н-на! Прямо сквозь очки. Женевская конвенция протестует и грозит санкциями. Глаз вылетел из орбиты и шмякнулся о печь. Потом медленно пополз вниз, словно раненая улитка, оставляя кровавый след… Когда он оказался на полу, Чернаков смачно раздавил его каблуком, забрызгав скамью и ботинки. Тут же поднял кочергу для второго удара.
– Ну что, позвонишь? – услышал он голос Щербины.
…Навеяло. Зря коньяк пил. Вячеслав Андреевич открыл глаза. Никакой кочерги не было. Руки по-прежнему на замке. Виктор Ильич, прищуриваясь, листал книжку, нажимая джойстик на трубке.
– Сменил бы, что ли, трубку. Совсем древняя… Где тут Юля? Вот. Она, кстати, звонила тебе. Переживает. Значит, любит. А ты ее?
– Не твое дело.
– Любишь-любишь!.. Как вы на коньках славно катались. Прямо Навка с Костомаровым[22]. Хоть на Олимпиаду посылай. Жаль, я запись не прихватил, полюбовались бы. И муженек Юлин, главное, не подкачал, поболеть за вас приехал. Я, если честно, боялся, что он напьется и никуда не поедет. Ан нет, он ее тоже, видно, любит… Да, так зачем ты все-таки к Сереже с Галкой пожаловал?
– Дисконтную карту подарить. От «Планеты».
– Ну не хочешь говорить, не надо. Мне это не особо и интересно.
Щербина нажал кнопку вызова и поднес трубку к уху Чернакова.
– Прошу. Общайтесь. Надеюсь на твою порядочность. Имей в виду, Юлия Эдуардовна не успеет выйти даже из подъезда.
Гудки. Раз, два.
– Алё! Слава?
– Да, малыш… Ты звонила?
– Звонила… Что у тебя с голосом? Как из могилы.
– Воды попил. На морозе. Ты сейчас дома?
– Да.
– Хорошо. Я часов в девять буду. Приятель пригласил на рыбалку, на залив. Корюшка пошла. Отказать неудобно, я ему обязан. Не скучай…
– Какая рыбалка, какая корюшка, Слава? Ты что?!
– Я потом все объясню. Не переживай, малыш. Все будет хорошо. В субботу снова пойдем в Эрмитаж, на выставку твоего француза. Того, с кляксами.
– Слава, да что с тобой? Выставка давно уехала!
– Ты же помнишь, как он мне понравился. Хочу еще раз посмотреть. До вечера, малыш. Не скучай… Целую…
Щербина нажал отбой.
– Молодец, Вячеслав Андреевич. Очень трогательно.
Бывший обэповец не стал возвращаться на скамью, прихлопнул мобильник каблуком, обломки бросил в печь.
Чернаков рванул руку. Бесполезно. Связан мастерски. Made in Russia.
– Ну, ты извини, если что не так. Играешь ты хорошо, но… Счет на табло. А как говорят в спортивном мире? Игра забудется – результат останется.
Виктор Ильич сделал последнюю затяжку, отправил окурок вслед за чернаковским мобильником и достал собственную трубку.
– Никак от «Беломора» не могу отвыкнуть, понимаешь ли. Как в ментуре начал, так теперь и не бросить. Боюсь, разнесет.
– Ничего. На зоне похудеешь.
– Типун тебе… – Щербина поднес трубку к уху и коротко приказал: – Заходи.
Чернаков застонал, выгнулся, пытаясь подняться и на прощание приложиться к Щербине ботинком. Но тот отошел к дальней стене. Чернаков же в результате телодвижений не удержался, потерял равновесие и свалился на пол, к его ногам. Кое-как поднялся на колени.
Вдруг, как в детском сне, у него выросли крылья, он оттолкнулся от пола и, пробив крышу, взлетел в небо, оставив внизу Щербину, превратившегося в огромную черную собаку. Собака высоко прыгала, но не могла достать улетавшего все выше и выше Чернакова… А под ним раскинулся огромный новогодний город…
Дверь скрипнула. Вячеслав Андреевич поднял глаза.
«А вот и еще один наш работничек… Вся честная компания в сборе, только Лемешева не хватает. Здравствуй, чудо».
На пороге, улыбаясь, стоял детектив Виктор Сергеевич Харламов. И не с пустыми руками.
Конец сто пятидесятой серии.
