— Да, ничего не поделаешь, — подтвердил Диккенс, чей голос звучал приглушенно из-под толстого красного шарфа, натянуто го по самый нос. — Так вы решительно отказываетесь присоединиться ко мне? Сегодня отличный день для прогулки.
— Как-нибудь в другой раз. — Я пожал ему руку. — Мой экипаж и возница ждут меня.
Однако я подождал, когда писатель скроется из виду и стук его трости затихнет в отдалении, а потом постучал в дверь, отдал шляпу и шарф открывшей мне служанке и быстро прошел на кухню, где Джорджина Хогарт сидела за столом, составляя меню.
— Мистер Уилки, какой приятный сюрприз!
— Привет, Джорджина, привет! — любезно промолвил я.
И задумался, не следовало ли мне нарядиться в измененный костюм. Сыщики часто переодеваются с целью маскировки. Уверен, мой сержант Кафф при необходимости всегда поступал так, несмотря на свой исключительно высокий рост и аскетическую наружность. Сержант Кафф, вне всяких сомнений, в совершенстве владел искусством маскировки. Но с другой стороны, пожилой сыщик Скотленд-Ярда не страдал такими недостатками, сводящими на нет все старания переменить обличье, как малорослость, пышная борода, плешивость, слабое зрение, требующее постоянного ношения очков, и луковицеобразная голова.
— Джорджина, — беззаботным тоном сказал я, — я только сейчас разминулся с Чарльзом, отправившимся на прогулку, и на минутку заскочил к вам вот почему: мы с друзьями собираемся устроить небольшую вечеринку с участием нескольких художников и литераторов, и мы подумали, что неплохо бы пригласить молодого Диккенсона. Но у нас нет его адреса.
— Молодой Диккенсон? — Джорджина недоуменно уставилась на меня.
Может, она сообщница?
— О, вы имеете в виду надоедливого молодого джентльмена, что разгуливал здесь во сне в прошлое Рождество? — после продолжительной паузы спросила она.
— Именно.
— Так он же несносный зануда, — сказала Джорджина. — И вряд ли достоин приглашения на вашу чудесную вечеринку.
— Да, возможно, — согласился я. — Но мы подумали, что ему будет приятно.
— Помнится, в прошлом году я рассылала приглашения на Рождество. Давайте пройдем в гостиную, к секретеру, где я храню свои бумаги.
«Ага!» — воскликнул удачливый призрак еще не появившегося на свет сержанта Каффа.
Несколько записок, которые Джорджина Хогарт написала Эдмонду Диккенсону от имени Диккенса, были адресованы некоему барристеру Мэтью В. Роффу с Грейс-Инн-Сквер. Я хорошо знал этот район, разумеется, потому что сам в свое время учился юриспруденции — однажды я охарактеризовал себя как «барристера с пятнадцатилетним стажем, ни разу не выступившего в суде и даже ни разу не надевшего парик и мантию». Обучение мое происходило в расположенной поблизости юридической школе Линкольс-Инн, правда, сводилось оно главным образом к посещениям трапез в школьной столовой — хотя я помню, что серьезно готовился к адвокатуре. Потом мой интерес к кодексам угас, а интерес к трапезам сохранился. Уже тогда я водил дружбу в основном с художниками и пробовал свои силы в основном на литературном поприще. Но в ту пору в адвокатуре относились весьма снисходительно к джентльменам, не особо увлеченным юриспруденцией, и в конечном счете я, несмотря на недостаток прилежания, получил лицензию барристера в 1851 году.
Я никогда прежде не слышал о мистере Мэтью В. Роффе — судя по запущенному виду его маленькой, захламленной, пыльной конторы, расположенной на третьем этаже неприглядного здания близ Грейс-Инн, о нем вообще мало кто слышал. В тесной приемной с низким потолком не было ни клерка, ни колокольчика, возвещающего о приходе посетителей. В кабинете, смежном с передней, я увидел старика, одетого по моде двадцатилетней давности, который сидел за столом, заваленным кипами папок, грудами документов, потрепанными фолиантами и разными безделушками, и поедал отбивную. Я громко кашлянул, чтобы привлечь его внимание.
Он нацепил пенсне на крючковатый нос и уставился из своей бумажной пещеры в темную приемную, часто моргая слезящимися крохотными глазками.
— А? Что такое? Кто там? Войдите, сэр! Приблизьтесь, дабы я опознал вас!
Я приблизился и, поскольку он меня не опознал, назвал свое имя. Мистер Рофф продолжал улыбаться, но по его лицу было ясно, что мое имя ничего ему не говорит.
— Ваше имя и адрес вашей конторы сообщил мне мой друг Чарльз Диккенс, — мягко промолвил я; это была не совсем правда, но и не совсем ложь. — Чарльз Диккенс, писатель, — добавил я.
Сморщенная марионетка встрепенулась и произвела ряд суетливых, нервических телодвижений.
— О боже, подумать только, силы небесные, да… я хочу сказать, как чудесно… да, конечно… сам Чарльз Диккенс сообщил мне ваше… то есть сообщил вам мое имя… батюшки, да что же это я?.. Прошу вас, садитесь, садитесь, пожалуйста, мистер… э-э?..
— Коллинз, — сказал я. Похоже, куча раскрытых книг и скатанных в трубку документов не убиралась с указанного мне кресла уже много лет, если не десятилетий; я предпочел присесть на высокий табурет. — Здесь вполне удобно, — сказал я и с изящным жестом, вполне достойным сержанта Каффа, добавил: — И лучше для моей спины.
— О да… да… Не желаете ли чаю, мистер… э-э… мистер… ах ты, боже ж мой.
— Коллинз. Да, я с удовольствием выпью чаю.
— Смолли! — крикнул мистер Рофф в сторону пустой приемной. — Эй, Смолли!
— Мне кажется, вашего клерка нет на месте, мистер Рофф.
— А, да… то есть нет… — Порывшись в жилетном кармане, старик извлек хронометр, взглянул на циферблат, хмуря брови, а потом потряс часы над ухом и спросил: — Мистер Коллинз, полагаю, сейчас не начало десятого утра или вечера?
— Нет, — сказал я, сверившисьс собственными часами. — Сейчас начало пятого пополудни, мистер Рофф.
— О, тогда понятно, почему Смолли нет на месте! — воскликнул старик с такой радостью, словно мы разгадали великую тайну. — Около трех он всегда уходит домой пить чай и возвращается только в начале шестого.
— По роду вашей профессии вам приходится работать сверхурочно, — сухо заметил я, мне бы все-таки хотелось выпить обещанного чаю.
— О да, да… служение закону похоже на… на… пожалуй, здесь подойдет слово «супружество». Вы женаты, мистер Коллинз?
— Нет, сэр. Мне не довелось познать радостей брака, мистер Рофф.
— Мне тоже, мистер Коллинз! — вскричал старик, хлопнув ладонью по книге в кожаном переплете, лежавшей на столе перед ним. — Мне тоже. Мы с вами два горемыки, укрывающиеся от счастья, выия, мистер Коллинз. Но труды на юридическом поприще не оставляют мне никакого досуга: я прихожу в контору ранним утром, когда здесь еще не горят лампы, — хотя, конечно, зажигать лампы входит в обязанности Смолли, — и ухожу поздним вечером, когда лампы гасятся на ночь.
Я медленно извлек из кармана сюртука новенькую записную книжку, купленную специально для сыщицкой работы. Потом я достал остро заточенный карандаш и раскрыл записную книжку на первой, чистой странице.
