— Проснись! — кричу я себе. — Бога ради, проснись, Уилки! Хорошенького понемножку! Уилки, проснись же!
Диккенсон и толпа фигур в балахонах отступают на несколько шагов назад, в полумрак.
— Теперь можете снова умолкнуть, мис-с-стер Уилки Коллинз, — произносит Друд.
Он наклоняется, тянется за чем-то, что находится на полу у самого алтаря, вне поля моего зрения, а когда выпрямляется, я вижу у него в правой руке непонятный черный предмет. Овальный, довольно крупный, размером с бледную ладонь Друда; на одном конце у него два изогнутых рога чуть покороче несуразно длинных белых пальцев египтянина.
Я напрягаю зрение, предмет начинает шевелиться.
— Да, — говорит Друд. — Это жук. У меня на родине такой жук называется с-скарабей и считается с-священным в нашей религии…
Огромный черный жук часто перебирает шестью своими длинными лапками, пытаясь уползти прочь. Друд сгибает пальцы, и жук соскальзывает обратно в сложенную чашечкой ладонь.
— Наш с-скарабей состоит в родстве с несколькими представителями семейства Scarabaeodae, — сообщает Друд, — но вообще с-скарабеи относятся к обычным навозным жукам.
Я пытаюсь выгнуть спину, взбрыкнуть ногами, взмахнуть руками, но мне удается лишь покрутить головой. На меня накатывает дурнота, и я вынужден расслабиться на холодном камне, борясь с рвотными позывами. Если меня вырвет сейчас, когда я не в состоянии открыть рот, я точно умру от удушья.
— Мои предки с-считали всех жуков с-самцами, — шипит Друд, поднимая руку, чтобы получше рассмотреть отвратительное насекомое. — Они полагали, что шарик, который навозный жук катает перед собой, состоит из его с-семенной с-субстанции — из с-спермы. Они заблуждалис-сь…
Я бешено моргаю — одно из немногих посильных мне действий. Может, если я буду моргать достаточно часто, это сновидение перетечет в другое или я пробужусь на знакомой койке в теплом логове Короля Лазаря, неподалеку от маленькой угольной печки, где он постоянно поддерживает огонь.
— На с-самом деле, как установила ваша британская наука, именно с-самка навозного жука, отложив на землю оплодотворенные яйца, облепляет оные экскрементами — пищей личинок — и катит перед собой этот мягкий навозный шарик. Он увеличивается в размерах по мере того, как на него налипают пыль и пес-сок, мис-с-стер Уилки Коллинз, — вот почему у прапрапрадедов моих прапрапрадедов с-скарабей ас-с-социировался с ежедневным появлением и движением с-солнца… великого бога с-солнца, причем бога с-солнца вос-сходящего, а не заходящего, имя которому — Хепри.
«Проснись, Уилки! Проснись, Уилки! Проснись же!» — беззвучно кричу я.
— По-египетски обычный навозный жук назывался «хпрр», — монотонным голосом продолжает Друд, — что означает «возникающий, или обретающий, бытие». Это с-слово очень близко к нашему «хпр», что переводится как «с-становление, изменение». Легко понять, как оно преобразовалось сначало в «хпри», а потом в «Хепри» — с-священное имя юного вос-сходящегос-свети-ла, нашего бога-творца.
«Заткнись, черт бы тебя побрал!» — мысленно ору я Друду.
Словно услышав меня, он на миг умолкает и улыбается.
— Этот с-скарабей покажет вам, что значит неизменность изменения, мис-с-стер Уилки Коллинз, — вкрадчиво мурлычет он.
Толпящиеся вокруг фигуры в балахонах заводят монотонную песнь.
— Перед вами не обычный навозный жук, — шепчет Друд. — А европейская разновидность жука-оленя. Эти огромные… как там они называются по-английски, ми-с-стер Коллинз? Мандибулы? Жвалы? Они крупнее и беспощаднее, чем у всех прочих представителей отряда жесткокрылых. И этот хпрр — этот с-священный с-скарабей — благословлен богами на с-свое с-святое дело…
Он роняет огромное насекомое на мой голый живот.
Ун ре-а Птах, уау нету, уау нету, ару ре-а ан нетер нут-а,
И арефм Джехути, мех апер ем хека, уау нету, уау нету, ен Сути сау ре-а,
Хесеф-ту Тем утен-неф сенеф саи сет,—
монотонно выводит незримый хор.
Шесть колючих лапок легко царапают покрытую мурашками кожу, скарабей ползет вверх, к грудной клетке. Я поднимаю голову, изгибая шею до хруста в позвонках, и глаза у меня выкатываются от ужаса при виде громадного черного жука со жвалами длиннее моих пальцев, который приближается к моему лицу.
Я хочу завопить — я должен завопить, — но не могу. Хор голосов звучит все громче в напоенной ароматом курений тьме:
Ун ре-а, апу ре-а ан Шу ем нут-еф туи ент иффе ен пет енти ап-неф ре ен нетеру ам-ес.
Нук Секхет! Хемс-а хе кес амт урт аат ент пет.
Нук Сакху! Урт хер-аб байу Анну.
Гигантские жвалы жука-оленя впиваются в мою плоть прямо под грудиной. Такой дикой боли я еще никогда не испытывал. Я отчетливо слышу треск шейных сухожилий, когда пытаюсь поднять голову еще выше, чтобы получше видеть.
Скарабей яростно молотит всеми своими шестью лапками, находит коготками точку опоры и проталкивает свои черные серповидные мандибулы, а потом и голову в мягкую плоть моего надчревья. Через пять секунд громадный жук исчезает — целиком скрывается во мне, — и кожа смыкается над ним, точно вода над упавшим в нее черным камнем.
«Господи! Боже мой! Нет! Господи Иисусе!» — беззвучно кричу я.
— Нет, нет, нет, — говорит Друд, услышав мои мысли. — Ибо камни из стен возопиют, и жуки из дерева будут отвечать им. Но именно с-скарабей, а не ваш человекобог Христос-с является «единородным Сыном Божьим», мис-с-стер Уилки Коллинз, с-сэр, пусть даже ваш мнимый бог однажды возгласил: «Но в зависти своей к истинному Хепри я с-скарабей, а не человек».
Я чувствую огромного жука внутри меня.
Хор людей в темных балахонах монотонно выводит:
— Ар хека неб т'етет неб т'ету ер-а сут. Аха нетеру ер-сен паут нетеру темтиу.
Друд вскидывает руки ладонями вверх, закрывает глаза и речитативом произносит:
— Призываю тебя, о Аст! Пусть великая Истина Жизни снизойдет на этого чужака, как она снизошла на наших предков. Прими эту душу как свою собственную, о ты, Открывающий Врата Вечности! Очисти прежнюю его душу в восходящем пламени своем, которое есть Небт-Хет. Напитай это орудие, как ты питала Херу в укрытии среди тростника, о Аст, чье дыхание есть жизнь, чей голос есть смерть.
Я чувствую, как мерзкое существо шевелится внутри меня! Я не могу закричать. У меня не открывается рот. От мучительного напряжения из глаз моих льются кровавые слезы.
Друд поднимает длинный металлический прут с подобием чаши на одном конце.
— Пусть Шу отверзнет нашему пис-с-сцу ус-с-ста божественным железным орудием, что в начале времен наделило богов голос-с-сами, — напевно произносит Друд.
Рот у меня открывается — все шире и шире, до треска челюстных мышц, — но я по-прежнему не в силах издать ни звука.
