— Да, сэр. — Она снова расплакалась. — Я не знаю, как п-платить вознице. Я не знаю, как найти н-нужный вагон на с-станции. Я вообще ничего не знаю и не умею. — Несчастное дитя находилось на грани истерики.
— Полно, полно, Агнес. Вознице я уже заплатил. И приплатил сверх положенного, чтобы он помог тебе найти твой вагон и место. Он не оставит тебя, покуда не убедится, что ты села в свой поезд, в свой вагон и удобно устроилась на своем месте. Я попросил его позаботиться о тебе и не уходить с платформы до самого отправления поезда. И я уже телеграфировал славному семейству, где ты будешь служить… они встретят тебя на Эдинбургском вокзале.
— Мои мама и папа… — опять начала она, давясь слезами.
— Они будут страшно рады, что у тебя хватило смелости воспользоваться редкостной, замечательной возможностью, представившейся тебе. — Я взялся за дверную ручку, но тотчас хлопнул себя по лбу. — Ох, чуть не забыл. Я хочу напоследок попросить тебя об одной услуге.
Агнес уставилась на меня испуганными, заплаканными глазами, но я уловил в них слабый проблеск надежды. Похоже, она посчитала это отсрочкой приговора.
— Сюда. — Я направился в глубину дома, к кухне.
Девочка не сразу заметила, что доски, которыми была заколочена дверь на черную лестницу, отодраны. Но когда заметила — остановилась как вкопанная.
— Я решил снова пользоваться задней лестницей, Агнес, и мне нужно зажечь там все настенные свечи. Но мои усталые старые глаза плохо видят в темноте… — Я снова лучезарно улыбался.
Она помотала головой. Выронила из рук свои дешевые чемоданы. Рот у нее был открыт, и на лице застыло бессмысленное выражение, придававшее ей сходство с идиотками, каких держат в сумасшедших домах.
— Нет… сэр, — наконец проговорила она. — Папа запретил мне…
— О, сейчас там нет ни мышей, ни крыс! — со смехом перебил я. — Давно уже нет! Твой отец знает о моем намерении открыть лестницу. Тебе потребуется не больше минуты, чтобы зажечь все свечи, а потом ты отправишься в увлекательное путешествие.
Она лишь потрясла головой в ответ.
Я уже зажег свечу. Теперь я вложил ее девочке в руку и зашел ей за спину.
— Не упрямься, Агнес, — прошептал я на ухо бедняжке. И невольно задался вопросом, не смахивает ли сейчас мой голос на Друдово шипенье с присвистом. — Будь умницей.
Я двинулся вперед, потихоньку тесня Агнес к двери. Она не упиралась, пока я не открыл дверь и не заставил вступить в черный проем.
Тогда она внезапно остановилась, повернулась и устремила на меня такой же печальный, понимающий и одновременно недоверчивый взгляд, каким смотрел на Диккенса ирландский волкодав Султан на последней своей прогулке с хозяином.
— Я не… — начала она.
— Зажги все свечи до единой, Агнес, и постучи, когда захочешь выйти. — Я подтолкнул девочку вперед и запер за ней дверь.
Потом я принес с кухонной стойки молоток, гвозди, доски и принялся заколачивать дверь, вгоняя гвозди в старые отверстия в косяках, чтобы все выглядело как прежде и Джордж с Бесс ничего не заметили по своем возвращении.
Девочка закричала, разумеется, и очень громко. Но стены и двери в доме на Глостер-плейс были очень толстые, и даже в кухне, с расстояния нескольких футов, я едва различал крики, а уж с улицы их точно никто не мог услышать.
Она застучала по дубовой двери кулаками, потом (судя по звукам) стала царапать ногтями, но затихла к моменту, когда я забил последний гвоздь в самом низу. Теперь ни малейший лучик света не проникал сквозь припорожную щель в темный лестничный колодец.
Я прижался ухом к доскам, и мне показалось, будто я слышу, как Агнес начала подниматься по ступенькам, медленно и неуверенно. Должно быть, даже тогда она в глубине души не сомневалась, что все происходящее — просто такая жестокая игра и что я выпущу ее, как только она зажжет все свечи.
Последние крики несчастной были поистине душераздирающими. Но продолжались они недолго. Как я и предвидел, истошный вопль оборвался на высокой, пронзительной ноте самым ужасным образом.
Я поднялся в комнатушку Агнес и тщательно все обыскал там, не думая о времени и не беспокоясь по поводу кебмена, ждавшего у дома. Убедившись, что девочка не оставила записки ни в своей каморке, ни в родительской комнате, ни еще где-либо, я проверил, все ли свои ценные вещи она упаковала в два дешевых чемодана.
На ее аккуратно заправленной кровати, под покрывалом, я нашел бесформенную и уже безглазую тряпичную куклу. Взяла бы она игрушку с собой в новую жизнь в Эдинбурге? Я решил, что, скорее всего, взяла бы, а потому отнес куклу вниз и затолкал в чемодан побольше.
С заколоченной черной лестницы не доносилось ни звука.
Прихватив молоток и ломик, я спустился в подвал и надел длинный резиновый фартук Джорджа, предназначенный для разной грязной работы. Я позаимствовал также толстые рабочие перчатки.
Мне понадобилось всего несколько минут, чтобы отгрести лопатой уголь от задней стены угольного подвала. Заделанная дыра в стене была по-прежнему видна; известковый раствор между кирпичами и каменной кладкой растрескался и частично осыпался. С помощью ломика я принялся выковыривать кирпичи.
Это заняло у меня больше времени, чем я предполагал, но я не торопился. Наконец отверстие, сквозь которое Друд проник в дом два года назад, открылось полностью. Я просунул в него свечу.
Язычок пламени затрепетал в слабых потоках сырого воздуха, но не погас. За пределами круга света сгущалась темнота, и там узкий лаз круто уходил вниз, в еще более густую темноту.
Я затолкал оба битком набитых чемодана Агнес в дыру и прислушался, не раздастся ли всплеск или стук от падения, но ничего не услышал. Такое впечатление, будто под моим домом находилась бездонная яма.
Еще больше времени потребовалось, чтобы установить камни и кирпичи обратно на место и заполнить щели между ними свежим известковым раствором. В свое время дядя обучил меня основам каменщицкого дела, и в детстве я гордился таким своим умением. Теперь эти навыки очень мне пригодились.
Потом я подгреб уголь обратно к стене, отнес на место инструменты, фартук и перчатки, поднялся наверх, тщательно умылся, уложил в поместительный кофр запас белья и одежды на пару недель (в том числе две свежевыглаженные парадные сорочки), прошел в кабинет и собрал все письменные материалы, необходимые мне для работы (включая рукопись с началом «Черно-белого»), поднялся в комнатушку Агнес и оставил ее записку на видном месте, в последний раз обошел дом, проверяя все ли окна закрыты и двери заперты (с черной лестницы, разумеется, по прежнему не доносилось ни звука, и я был уверен, что и впредь не донесется), а затем вышел за порог с кофром и кожаным портфелем и запер за собой парадную дверь.
Возница проворно спрыгнул с козел, чтобы стащить кофр с крыльца и уложить в багажное отделение экипажа.
— Спасибо, что подождали. — Я слегка задыхался, но пребывал в прекрасном расположении духа. — Я не думал, что сборы займут у меня так много времени. Надеюсь, вы не очень замерзли и утомились.
