От горячего хереса мысли мои постепенно прояснялись.
— Повторяю: у меня не было никаких сведений для вас, инспектор, — резковато сказал я. — Чарльз Диккенс собирается в триумфальное турне по провинциальным городам, и в ходе нескольких наших последних встреч он ни разу не обмолвился о вашем общем знакомом, фантоме по имени Друд. С самой рождественской ночи.
Инспектор Филд подался ко мне.
— Когда, по вашим словам, Друд парил в воздухе за окном спальни мистера Диккенса, расположенной на втором этаже.
На сей раз рассмеялся я. И тут же пожалел об этом. Потирая ладонью ноющий лоб, свободной рукой я взял со стола стакан и промолвил:
— Нет, инспектор. Когда мистер Диккенс сказал, что видел Друда, парившего в воздухе у него за окном.
— Вы не верите в возможность левитации, мистер Коллинз?
— Я считаю подобный феномен крайне… маловероятным, — угрюмо пробурчал я.
— Однако в своих очерках высказываете ровно противоположное мнение на сей счет, — заметил инспектор Филд.
Он шевельнул толстым указательным пальцем, и паренек по имени Билл поспешно наполнил оба наших стакана.
— В каких еще очерках? — осведомился я.
— Кажется, в свое время они были опубликованы под общим заголовком «Магнетические сеансы на дому» и под каждой значилась подпись «У. У. К.» — Уильям Уилки Коллинз.
— О господи! — воскликнул я излишне громко. — Так они вышли в свет лет эдак… сколько?.. пятнадцать назад.
Серию очерков, упомянутых Филдом, я написал для журнала известного скептика Дж. Г. Льюиса «Лидер» в самом начале пятидесятых. В них я просто рассказывал о различных салонных экспериментах, очень модных в то время: погружение мужчин и женщин в месмерический транс, магнетизирование неодушевленных предметов вроде стаканов с водой, чтение мыслей и предсказания будущего, попытки общения с духами умерших и… да, сейчас я вспомнил, несмотря на головную боль, несмотря на опиумный и алкогольный дурман… там действительно упоминалось о некой женщине, взмывшей в воздух вместе со своим креслом.
— У вас появились причины переменить свое мнение с тех пор, как вы наблюдали подобные явления, мистер Коллинз?
Мягкий, но одновременно категорический и многозначительный тон Филда, как всегда, привел меня в раздражение.
— Я не высказывал никакого собственного мнения, инспектор. Просто описывал свои наблюдения.
— Но вы больше не верите, что мужчина или женщина — любой человек, искушенный в древних искусствах давно забытой цивилизации, — может воспарить в воздух, чтобы заглянуть в окно Чарльза Диккенса?
Ну все. Я был сыт по горло этим вздором.
— Я никогда не верил в подобные вещи, — резко сказал я, возвысив голос. — Четырнадцать или пятнадцать лет назад я просто описывал… фокусы… производимые доморощенными мистиками, и рассказывал о легковерии зрителей, собиравшихся на подобные выступления. Я человек современный, инспектор, каковое определение для представителей моего поколения равнозначно понятию «человек, ни во что не верящий». К примеру, я не верю даже в существование вашего таинственного мистера Друда. Или, если выразиться более категорично, я убежден, что вы и Чарльз Диккенс просто использовали легенду о названном персонаже каждый для своей цели, причем оба вы попытались использовать меня как пешку в вашей игре — какую бы там игру вы ни вели.
Для человека в моем состоянии, да в столь ранний час, это было слишком длинное выступление, и я устало уткнулся носом в стакан с дымящимся хересом.
Инспектор дотронулся до моей руки, и я вскинул голову. Его красное, испещренное прожилками лицо хранило серьезное выражение.
— Да, действительно, ведется некая игра — но отнюдь не в ущерб вам, мистер Коллинз. И в ней действительно участвуют пешки наряду с более значительными фигурами, но вы не пешка, сэр. Хотя я почти уверен, что ваш мистер Диккенс — пешка.
Я раздраженно отдернул руку.
— О чем вы говорите?
— Мистер Коллинз, вы когда-нибудь задавались вопросом, почему мне так важно найти Друда?
Я не сдержал ухмылки.
— Вы хотите вернуть свою пенсию.
Своими словами я рассчитывал разозлить инспектора, а потому удивился, когда он от души рассмеялся.
— Видит бог, мистер Коллинз, вы правы. Я действительно хочу восстановить пенсию. Но в данной шахматной партии это самая малая из моих целей. Мы с мистером Друдом уже почти старики, и каждый из нас принял решение закончить игру в кошки-мышки, которую мы ведем двадцать с лишним лет. Да, у каждого из нас на доске осталось еще достаточно фигур, чтобы сделать последний ход, но мне кажется, вы не понимаете одного, сэр: игра должна — непременно должна — закончиться смертью одного из нас. Либо смертью Друда, либо смертью инспектора Филда. Только так — и никак иначе.
Я растерянно похлопал глазами и спросил:
— Но почему?
Инспектор Филд снова подался вперед, обдав меня запахом хереса.
— Видимо, сэр, вы думаете, что я преувеличивал, когда сказал вам, что Друд убил — своими собственными руками и руками своих замагнетизированных приспешников — триста человек за двадцать с лишним лет, прошедших со времени его прибытия в Англию из Египта. Так вот, я нисколько не преувеличивал, мистер Коллинз. На данный момент речь идет о трехстах двадцати восьми жертвах. Этому не видно конца, сэр. Друда надо остановить. Все эти годы, на службе в Столичной полиции и в отставке, я сражался с дьяволом — каждому из нас пришлось пожертвовать пешками, турами и более важными фигурами в ходе этой Длинной партии, — но сейчас действительно наступил эндшпиль. Либо дьявол поставит мне мат, либо я поставлю мат ему. Третьего не дано, сэр.
Я уставился на инспектора. С недавних пор я сильно сомневался в психическом здоровье Чарльза Диккенса. Теперь я точно знал, что в моем окружении имеется еще один сумасшедший, влияющий на мою жизнь.
— Да, я попросил вас о помощи, не предложив взамен ничего, кроме содействия в сокрытии факта существования мисс Марты Р*** от вашей супруги Кэролайн, — сказал инспектор Филд, выбрав, по моему мнению, весьма изящные выражения для обозначения своего шантажа. — Но я могу предложить в обмен на вашу помощь и другие услуги. Существенные услуги.
— Какие именно? — спросил я.
— Что сильнее всего отравляет вам жизнь в настоящее время, мистер Коллинз?
Я хотел сказать «знакомство с вами» и покончить на этом, но неожиданно для меня самого с губ моих сорвалось слово «боль».
— Точно, сэр… вы уже упоминали прежде о ревматоидной подагре, мучающей вас. По вашим глазам видно, как вы больны, мистер Коллинз. Терпеть постоянную боль нелегко любому человеку, но особенно художнику вроде вас. Сыщики пользуются дедуктивным методом рассуждений, сэр, и я с помощью дедукции прихожу к выводу, что этой ненастной мартовской ночью вы заявились в опиумный притон Сэл, расположенный в грязном портовом квартале, в надежде получить облегчение от боли. Разве не так, мистер Коллинз?
