Когда-то «чудесный грузин» (копирайт Ленина) был предельно вежлив и улыбчив с женой вождя мирового пролетариата, звонил Ленину и советовался с ним по всем важным вопросам (не стесняясь при этом присваивать себе чужие заслуги, чтобы вырасти в глазах Ильича). Но когда Ленин заболел, когда Сталин почувствовал, что Ильич стал слаб, когда Сталин понял, что в большую политику Ленин уже не вернется, его тон немедленно изменился. Он сразу же нахамил Крупской, в грубой форме послав ее подальше в ответ на какую-то мелкую просьбу. Надежда Константиновна в слезах кинулась к больному Ленину жаловаться, тот, переволновавшись, написал Сталину гневное письмо о том, что порывает с ним всякие человеческие отношения, после чего Ильича разбил удар на нервной почве. Оно и к лучшему…
Человек, который очень хорошо знал Сталина лично — его помощник Бажанов, так характеризовал человеческие качества своего патрона: «…Сталин всегда спокоен, хорошо владеет собой. Скрытен и хитер чрезвычайно. Мстителен необыкновенно.
Никогда ничего не прощает и не забывает — отомстит через двадцать лет. Найти в его характере какие-либо симпатичные черты очень трудно — мне не удалось».
Вообще, двадцать лет — некая магическая цифра. Примерно двадцать лет готовился СССР к освободительной войне против капиталистической Европы. Война не удалась, точнее, удалась не вполне: Сталиным была захвачена только половина Европы. Но он духом не пал. Напротив, в 1945 году Иосиф Грозный предрек: «Война скоро закончится, через пятнадцать-двадцать лет оправимся, а затем — снова!»
Оптимист был…
Когда-то поляки обидели большевиков в далеком двадцатом году, разбив их армию и отняв территории. Сталин запомнил это и жестоко отомстил полякам в Катыни — через двадцать лет. Когда-то финны чрезвычайно огорчили Ленина и Сталина в 1918 году. Ленин дал Финляндии вольницу, полагая, что в Хельсинки точно так же, как в Питере, вот-вот случится переворот и финские товарищи возьмут власть и воссоединятся с Россией. Но финские товарищи промедлили, вели себя нерешительно. За это Ленин даже с досады назвал их «свинорылыми». А потом финны вообще разбили красных. Ничего, через двадцать лет Сталин и им отомстил. Чувствуя свою силу, он вел себя с Финляндией по-хамски, выдвигая одно унизительное требование за другим.
А уж в личном плане. Никого из тех, кто когда-то был сталинским начальником или дерзнул хоть однажды поспорить с его восточным величеством, самолюбивый горец не забыл. Никого. Не осталось в живых ни бывших начальников Сталина, ни тех, кто когда-то знал его отнюдь не великим Иосифом Грозным, а просто рядовым партийным чиновником, секретарем бумажного аппарата. Не осталось практически никого из тех, кто мог сказать Сталину «ты», а ведь таких людей в начале двадцатых было очень много, очень много.
Когда-то в 1924 году Зиновьев и Каменев спасли Сталина, которого, в соответствии с завещанием Ленина, на съезде хотели турнуть с поста Генсека. Если бы Каменев с Зиновьевым этого не сделали, сейчас фамилию Сталина знали б только историки, и была бы она ничем не знаменитее фамилии какого-нибудь Рудзутака. Сталин на том съезде сидел бледный и покорно ждал решения своей участи, пока эти двое расхваливали и защищали его перед съездом. Сталин зависел от них. И он им этого не забыл. Набравшись аппаратных сил, Сталин сначала удалил обоих со всех постов, а потом расстрелял. После их свержения с Олимпа власти не то Каменев, не то Зиновьев напомнил Сталину о том случае на съезде и спросил, знает ли Сталин, что такое благодарность. Сталин извлек изо рта трубку и сказал: «Знаю. Благодарность — это такое собачье чувство».
Низкорослый, сухорукий и рябой неотесанный горец, грубый, злой, мстительный и невоспитанный, естественно, не привлекал женщин — они предпочитали ему холеных и образованных революционеров, выходцев из дворян с хорошими манерами. На такого, как Сталин, могла клюнуть по глупости только совсем уж малолетка, а потом, повзрослев и поняв, во что она вляпалась, развестись или застрелиться. Так оно и случилось — когда Сталину был почти сороковник, он женился на 17-летней дурочке, с которой был деспотичен и груб. Результат известен — повзрослев, она застрелилась, не в силах более выносить усатого упыря.
Терпеть этого домашнего тирана действительно было сложно. Когда его дочери было 10 месяцев, Сталин развлекался тем, что пускал младенцу дым от трубки в лицо. Девочка задыхалась и плакала. А Сталин смеялся.
Своего десятилетнего сына Сталин затерроризировал настолько, что тот сбегал из дома пересидеть какое-то время к Бухарину или Троцкому и говорил им:
— Мой папа — сумасшедший…
…А нам из всего этого нужно усвоить только одно: перед сильными восточный человек Сталин лебезил, со слабыми был надменен и груб.
В 1940 году Сталин повел себя с Гитлером по-хамски.
Тот приезд Молотова в Берлин на переговоры не был обставлен пышно. Рядовые берлинцы не махали черной молотовской машине бумажными флажками, выстроившись вдоль тротуаров. Они, похоже, и не знали, что в столицу рейха прибыл высокий гость из Москвы. Переговоры были обставлены, как воровская сходка. И немудрено: паханы делили мир. И уже по одному только поведению сторон было понятно, кто здесь главный делильщик.
Гитлер принимает дорогого гостя на Вильгельмштрассе, показывает ему свой диплом почетного жителя Данцига (отобранного у Польши Гданьска), демонстрирует свои золотые запонки, трогательно сообщая, что они ему дороже, чем Железный крест (эти запонки подарила ему Ева Браун). Но разве можно разжалобить железного Молотова? Молотов, совершенно не заботясь ни о чувствах фюрера, ни о протоколе, ни о том, что перед ним стоит сам повелитель Европы, начал напористо засыпать фюрера десятками вопросов и требований. Один из соратников Гитлера, присутствовавший на переговорах, вспоминал: «С фюрером никто так раньше не разговаривал».
Позже Гитлер в беседе жаловался Муссолини: «Русские становятся все наглее… выдвигают все новые и новые требования». Не иначе, как Сталин выдвигал все более и более наглые требования от большого страха перед Гитлером.
Наши историки безосновательно утверждают, что Сталин Гитлера боялся. А я говорю, что все было наоборот: Гитлер боялся Сталина. И сам в этом признавался.
Бывший обергруппенфюрер СС, статс-секретарь имперского министерства иностранных дел барон Эрнст фон Вайцзеккер в своих воспоминаниях писал, что однажды застал Гитлера подавленным и растерянным.
— В чем дело, мой фюрер? — обратился к нему Вайцзеккер.
— Я боюсь в самое ближайшее время услышать оглушительный татарский смех, — печально сказал Гитлер.
И Сталин знал, что Гитлер его боится. Маршал Жуков в мемуарах приводит слова Сталина, сказанные им о немцах: «Они нас боятся».
…Именно осенью 1940 года после тяжелых переговоров с обнаглевшим Сталиным Гитлер принял окончательное решение о нападении на Россию. А что ему еще оставалось? Ждать заточки в спину? Жить по принципу «ходи и оглядывайся»?
Если б Гитлер тогда прогнулся, Сталин присоединился бы к Тройственному союзу (Германия, Италия, Япония) — такие планы у него были — и тогда СССР делил бы планету уже в составе фашистской коалиции. Но Гитлер не уступил. Поэтому в ноябре 1940 года торги по переделу мира зашли в тупик, а интересы двух диктаторов стали постепенно расходиться.
