13 мая 1939 года Деканозова уже постфактум освободили от обязанностей начальника разведки. В наркомате иностранных дел Деканозов занял кабинет Бориса Спиридоновича Стомонякова, который в момент ареста стрелял в себя, но не удачно и попал в тюремную больницу. Спасая своего заместителя, Литвинов попросился на прием к Сталину. Понимая, чем рискует, твердо сказал:
– Я ручаюсь за Стомонякова.
Максим Максимович Литвинов знал своего заместителя еще по дореволюционной подпольной работе. Они вместе добывали оружие для боевых отрядов большевиков.
Сталин холодно ответил:
– Товарищ Литвинов, вы можете ручаться только за себя.
Стомоняков был уничтожен.
Дипломатов арестовывали прямо в новом кабинете Деканозова. Владимир Георгиевич с удовольствием помогал товарищам из НКВД.
12 ноября 1940 Молотов на поезде прибыл в Берлин в надежде решить спорные вопросы с Гитлером. Его сопровождали новый нарком черной металлургии Иван Тевосян, первый заместитель наркома внутренних дел Всеволод Меркулов и Деканозов, который остался в Берлине полпредом.
19 декабря новый полпред вручил верительные грамоты Гитлеру. Фюрер был крайне любезен с дипломатом, представляшим фактически союзное Германии государство.
«Во дворе Имперской канцелярии был выстроен почетный караул, встретивший мой приезд барабанным боем, – докладывал Деканозов в Москву. – Гитлер спросил, прибыл ли я с семьей. Я ответил, что скоро ожидаю ее приезда…
Затем он спросил, происхожу ли я из той местности, где родился Сталин, знаком ли я со Сталиным издавна по совместной революционной работе. Я ответил, что мои родители просходят из той же местности Грузии, где родился Сталин, сам я родился в Баку, совместную революционную работу в Грузии со Сталиным не вел, сказав, что мне 42 года, а товарищу Сталину около 61 года.
Гитлер сказал, что я самый молодой посол в Берлине. В былые времена раньше 65 лет никто не становился послом, теперь все изменилось…»
Владимир Деканозов на правах бывшего начальника 5‑го отдела ГУГБ НКВД опекал берлинскую резидентуру внешней разведки.
В начале тридцатых резидентом в Берлине был опытный чекист Борис Давидович Берман. В Москве комиссар госбезопасности 3‑го ранга Берман стал в 1936 году первым заместителем начальника иностранного отдела. Потом его назначили наркомом внутренних дел Белоруссии, в сентябре 1938 года арестовали и в феврале 1939‑го расстреляли.
Его старший брат Матвей Берман тоже работал в органах госбезопасности. Он стал начальником ГУЛАГа, заместителем напркома внутренних дел, наркомом связи. Его арестовали в декабре 1938 года, на три месяца позже Бориса, и расстреляли на месяц позже.
В конце 1933 года в Берлине Бориса Бермана сменил Борис Моисеевич Гордон, партийный работник, который как раз окончил Институт красной профессуры. На время его работы пришлась активная деятельность внешней разведки в Берлине, несмотря на трудность работы в условиях нацистской Германии. Были завербованы весьма осведомленные в делах третьего рейха люди, которые из антифашистских побуждений снабжали Москву важнейшей информацией. Они стали известны как «Красная капелла».
В мае 1937 года резидента Бориса Гордона отозвали в Москву и арестовали. Его сменил Александр Иванович Агаянц, которого перевели в Берлин из парижской резидентуры. Но в декабре 1938 года он умер во время срочной хирургической операции по поводу прободения язвы желудка. Его подчиненных одного за другим отзывали в Москву и обвиняли в шпионаже на немцев.
В 1938 году в берлинской резидентуре было всего три оперативных работника. На следующий год остались двое. Один из них не говорил по-немецки. Москва запретила им встречаться с агентурой, поскольку ее вербовали «разоблаченные враги народа». Один из лучших советских агентов в Германии Арвид Харнак, обладавший уникальными источниками информации, больше года напрасно ждал связного, чтобы передать ему собранные сведения.
Берлинская резидентура начала восстанавливаться только в 1939 году, но прежних успехов новое поколение разведчиков, людей профессионально неопытных, добиться уже не смогло. Агентурную сеть сформировали обширную, но агенты были невысокого уровня. Такой агент знал лишь то, что происходит в ведомстве, в котором он служил. Но он не был в состоянии проникнуть в мысли и намерения руководителей Германии, а ведь на самом деле только это и имело значение. Советская агентура не имела информации из первых рук, из окружения Гитлера. В Москве не знали, что же на самом деле думали и говорили руководители нацистской Германии. Строили предположения и ошибались.
Тридцать восьмой год был худшим в истории разведки. Из-за постоянных арестов треть года она вообще не работала. В конце тридцать восьмого в разведку мобилизовали двести человек из числа партийных, советских и комсомольских чиновников. Даже самые толковые из них не имели профессиональных навыков, не знали иностранных языков и не бывали за границей.
Руководителем резидентуры в Берлине назначили не имевшего разведывательного опыта Амаяка Захаровича Кобулова – брата Богдана Кобулова, заместителя наркома госбезопасности и ближайшего соратника Берии.
Амаяк Кобулов был высоким, стройным, красивым, с усиками, обходительным и обаятельным, душой общества и прекрасным тамадой. Но этим достоинства Амаяка Захаровича исчерпывались. Ни немецкого языка, ни ситуации в Германии резидент Кобулов, который начинал свою трудовую деятельность кассиром-счетоводом в Боржоми, не знал. Он рос в чекистском ведомстве благодаря старшему брату. Перед назначением в Берлин был первым заместителем наркома внутренних дел Украины.
Немецкая контрразведка успешно подставила Амаяку Кобулову говоривших по-русски агентов-двойников, которые на самом деле работали на Главное управление имперской безопасности. Кобулов легко глотал наживку. В этой большой игре участвовал даже Гитлер. Он сам просматривал информацию, предназначенную для Кобулова.
Немцы подсовывали Сталину успокоительную информацию: Германия не собирается нападать на Советский Союз. А в Москве нарком госбезопасности Меркулов шифровки Кобулова докладывал Сталину. Скажем, 25 мая 1941 года Меркулов отправил на имя Сталина, Молотова и Берии записку, построенную на донесениях агента советской разведки в Берлине – выходца из Латвии Орестеса Берлингса, который в реальности был агентом немецкой контрразведки по кличке «Петер». Но ему верил Амаяк Кобулов.
В записке Меркулова говорилось:
«Война между Советским Союзом и Германией маловероятна… Германские военные силы, собранные на границе, должны показать Советскому Союзу решимость действовать, если Германию к этому принудят. Гитлер рассчитывает, что Сталин станет более сговорчивым и прекратит всякие интриги против Германии, а главное даст побольше товаров, особенно нефти».
Впрочем, напрасно некоторые исследователи делают из Амаяка Кобулова козла отпущения. Другие разведчики в те месяцы тоже присылали в Москву донесения, из которых следовало, что Гитлер не собирается воевать, а намерен давить на Сталина, добиваясь принятия своих условий. По всем каналам – дипломатическим и разведывательным (информацию давали не только резидентуры НКГБ, но и военная разведка, и военно-морская) – шел поток противоречивой информации. Сроки возможного нападения назывались разные, это вызывало сомнения и подозрения…
